«Протянула мне соседка с балкона шнурочек песни»? Но это уже утро, и она не улыбнулась, и все так грустно! Амал Дункул?
[19] Он решительный противник примирения, и с ним я до утра не избавлюсь от своих мыслей. Мне нужен поэт спокойный. Кто? Зухейр? Омар ибн Аби Рабиа? Ас-Саййаб?
[20] Ахмед Шауки? Я ищу веселого и доброго поэта, но оказываюсь в длинном коридоре, по обе стороны которого стоят люди с лысыми головами, с обнаженной грудью, с коварными улыбками на лицах. Мимо, мимо, скорей! Я должен сделать что-то очень важное, но не знаю, что именно. Взобраться на минарет или на башню. Я взбегаю наверх, но огромная рука тянет меня вниз. Я кричу, протестую — я должен спасти ее… спасти его! Среди высоких волн видна маленькая лодка, над ней летают белые птицы, словно предвестники чего-то. На высокой горе появляется человек в мундире, в руке он держит палку, напоминающую жезл. Повелительным жестом указывает палкой куда-то в сторону, кричит мне: «Поздно!». Я смотрю в ту сторону, слышу крики, вижу множество несущихся машин скорой помощи. И бегу, бегу, не зная, убегаю ли я от машин или догоняю их…
* * *
Протянув руку из-под одеяла, я выключил будильник.
* * *
Утром принял таблетку лекарства, снижающего давление, запив ее стаканом сока.
Я чувствовал себя разбитым, но все же позвонил Ибрахиму, чтобы предупредить его, что договорился о встрече с одним журналистом и, что по дороге заеду за ним в гостиницу.
Я действительно условился о встрече с Бернаром, он первый пришел мне на ум, когда Ибрахим попросил познакомить его с кем-нибудь из коллег-корреспондентов. Мои отношения с ними сводились к встречам на пресс-конференциях и других официальных мероприятиях. Я быстро убедился в том, что здешние порядки здорово отличаются от наших. У нас нового знакомого после двух или трех встреч приглашают домой. Здесь же журналисты, как и все прочие, не поддерживают бесполезных знакомств. Я не представлял собой интереса в качестве источника информации или человека со связями, и никто не рвался дружить со мной. Я рассматривал свое одиночество как составную часть отбываемого мной наказания — ссылки, срок, которой мне неизвестен.
Хотя Бернар тоже не приглашал меня к себе домой он был непохож на остальных журналистов, с которыми я встречался. Даже по внешнему виду. Одевался пристойно, но скромно, в то время как других известных журналистов всегда отличало безукоризненное изящество — рубашки с высокими воротничками, галстуки «с подписью», костюмы от знаменитых домов моды. Пиджак Бернара всегда был несколько мешковат, быть может, чтобы скрыть его большой живот. Я никогда не видел его в телевизионных тусовках, на которые приглашаются журналисты. Не думаю, чтобы он был способен, как другие, пожертвовать спонтанностью своих высказываний и излагать с экрана «причесанные» и ни у кого не вызывающие аллергии мысли. Полагаю, у него нет и времени для этого. Как мне известно, он вдовец и после смерти жены один воспитывает усыновленного ими вьетнамского ребенка из числа тех вьетнамцев, которые бежали из страны на лодках.
