Козьма Прутков | страница 14



Собрание сенаторских опусов предваряет графический портрет автора. А мы добавим к нему свой — словесный.

Каков же он — классик жанра, в котором со времени оного и поныне подвизаются эпигоны, имитаторы, охотники до наполнения чужих форм чужим содержанием? Это постоянно действующий окололитературный фактор. Истинное не может существовать без ложного. Мимикрия присуща духовной жизни точно так же, как и жизни природы. На всякого поэтического «Дмитрия» находится свой «лжедмитрий». С ним приходится считаться, его следует принимать во внимание, понимая, что в его лице мы имеем дело не с литературой, а с литтературой, то есть не с художественным открытием, а с претенциозным хвостовианством. В мире людей, наследующих писучему графу, есть самоупоенные невежды, бесноватые строчкогоны, упорные «пробивалы» собственной тщеты. Но встречаются и люди милые, бескорыстные, кроткие, даже самокритичные, вполне осознающие характер своей писчебумажной деятельности, однако неспособные противостоять искушению. Все они, так или иначе, в большей или меньшей мере держат равнение на «лжедмитрия», то есть на Дмитрия Ивановича Хвостова. Возьмем мысленную овальную раму и заключим в нее изображение почтенного стихотворца.

ПОРТРЕТ ГРАФА Д. И. ХВОСТОВА

                   Зачесанные назад волнистые волосы.
                      По-клоунски изломанные брови.
           Слегка оттопыренные уши с загнутыми мочками,
               делающие пиита как бы отчасти лопоухим.
                         Маленькие светлые глазки.
          Снисходительный взор благополучного вельможи
вкупе с настороженностью пиита, в любой момент ожидающего
                        козней от незваных «зоилов».
                 Не слишком извилистый тонкий нос,
             украшенный мягким набалдашничком на конце.
                      Белый воротничок под подбородок.
             Черный, чуть шероховатый с выделкою сюртук.
Восьмиугольная звезда у правого плеча — царская награда за труды.
                        Матерчатые пуговицы сюртука,
                из коих застегнута одна токмо верхняя,
               а потому борта расходятся несколько вкось.
   Пожалуй, дисциплинированная верхняя пуговица — сенаторская,
                 а разгильдяйки нижние — пиитические.
Нижние словно спорят с верхней — начальницей, а словно и дружат:
                                    сюртук-то один.
                      Вот он — слагатель вечных рифм:
      время — бремя, трепет — лепет, пришел — ушел, твоя — моя.