Козьма Прутков | страница 15



       Вот он — сочинитель верноподданных од и дружеских посланий,
басен и сказок, любитель «подтяпываний» и примечаний к ним вроде:
                              Сей стих есть г. Бейрона.
              Се он — поборник хлада и мраза, врана и блата[40].
Неутомимый составитель ритмизованных ребусов наподобие:
                Завоевателей падут приметы славы.
                    Автор любовных признаний типа:
          Ты в обществах, в лесах все для меня одна.
                  Он, всерьез помышлявший о себе:
                       На вышню призванный чреду…
                      и скромно суливший читателю
оправдать трудолюбие мое стихами не всегда топорной работы.
                   Пиит, полагавший себя поэтом.

В качестве примера хвостовской продукции приведем его послание генерал-лейтенанту князю Павлу Михайловичу Дашкову, сыну Екатерины Романовны Дашковой — основательницы Российской академии наук.

ВРАЧУ МОЕМУ К. ДАШКОВУ

В НОЯБРЕ МЕСЯЦЕ 1804 ГОДА

Хвала тому, кто быстро косит
Болезнь — злодейку всех людей,
Червонцев от больных не просит,
А лечит доброю душей!
Гален, Пергамский уроженец,
Был дряхл, в здоровье сам младенец,
Хотя чудесно излечал;
Притом сказать еще без лести,
Что книг оставил ровно двести,
Рецепты в коих толковал;
Но сам в приятнейшей беседе
На мирном дружеском обеде
Голодным из стола вставал.
Тебе Вобан, Гиберт знакомы,
Знаком Гораций и Невтон,
На Агарян бросая громы,
С приятельми Анакреон;
В вечернюю ты часто пору
Заставишь быстро Терпсихору
Плясать, как стены, Амфион;
Мне в скорби сделав облегченье,
Прими теперь благодаренье;
Тебе награда, ты щастлив,
Когда больной твой весел, жив.
Уже и силы все природны
Готовы были ослабеть,
И кровь, забыв пути свободны,
Скопяся, начала кипеть;
Искусною ты, врач, рукою
По жилам стройно пробегать,
Хранить свой вес и не сгущаться;
Теперь мне начали мечтаться
Житейски радости опять:
В беседке, розами усланной,
Легонько веет где зефир,
Куда не смеет гость незваный
Зоил придти нарушить мир,
На лире скромной и незвучной
Предмет от сердца неразлучной
Могу Темиру воспевать.
Пируя о возврате друга,
Среди любезного мне круга
Могу шампанское глотать;
В подземные переселиться
Ты запретил уже места,
Где мерзнет кровь, молчат уста
И где нельзя повеселиться.
Пускай заранее поет
Флакк громкую поэты славу;
Но льзя ли променять забаву
На похвалы безвестных лет?
Не спорю, Музы! в вашей воле:
Судите о моих стихах.
Приятно в праздник жить веках;
А хочется пожить здесь доле[41].

У Хвостова нечувствительность к слову самое серьезное и благонамеренное превращает в потеху.