Казаки стали пробираться по неезженым и нехоженым местам в снежной степи, через сугробы, глубокие овраги. Хотя дорога была тяжела, но измученные люди как-то сразу оживились. Вольная морозная степь, где им не грозила уже опасность быть настигнутыми погоней, где страх уже не давил, не сковывал душу, вдохнула бодрость в каждого беглеца. В глазах появился веселый блеск, зазвучал смех, послышались шутки.
Чухрай теперь не торопил свой отряд. Он старался делать почаще и попродолжительней привалы, чтобы дать возможность товарищам отдохнуть, набраться сил.
На стоянках у костров, когда в котлах варилась заправленная салом каша, беглецы откровенно рассказывали каждый о себе.
Так неожиданно для себя казаки узнали, что их давний боевой товарищ Устим Добрейко — добрый казак и по нраву своему и по силе — годков семнадцать тому назад гулял по волжским и донским местам. И не просто на Волге-реке Устим гулял — волю да землю люду черному крестьянскому добывал. Вместе с самим мужицким царем Емелькой Пугачевым господ дворян, помещиков и купцов рубил да вешал... А когда одолели генералы царицыны Пугача, бежал Добрейко на Днепровщину, к голытьбе запорожской прибился. Чудом от лютой казни спасся ...
И тут словно в другом облике предстал перед друзьями-однополчанами Устим Добрейко — не очень высокий, да широкий в плечах, седой курносый казак с большими серыми, как полынь-трава, глазами. Теперь друзьям стали ясны многие ранее непонятные черты его нрава. И то, почему так угрюмо глядел Устим на всякое начальство и почему в бою всегда первым бросался на ятаганы янычарские, словно смерти себе искал...
— А скажи, Устиме, воля, за которую Пугач бился, навечно сгибла? Сильны ведь теперь паны? — спросил Семен у Добрейко.
— Сильны! — сверкнув очами, зло рассмеялся Устим. — Сильны они тем, что изменников да боягузов, вроде Гришки Супа, среди нашего брата находят. В этом и вся сила их панская. А наша воля не сгибла! Вот где наша волюшка. Гляди, старый. — Он выдернул свою шашку из ножен и взмахнул ею над костром. На блестящей стали клинка заплясали багряные отблески пламени. — Вот чем будет добыта воля наша. А если не нами, то внуками нашими! Понял, батько?
— Добре ты, Устиме, кажеш. Добре, — улыбнулся Семен. — Я тоже так думаю: коли мы сабли из рук выпустим, паны нас в бараний рог скрутят.
— Ну я-то не выпущу. Мне ярмо на шею паны не наденут. Лучше в бою сгину. — Он любовно погладил лезвие сабли и вложил ее в ножны.
