— Что это съ Эмми? какая она сдѣлалась странная! спросилъ Чарльзъ, когда мать пришла укладывать его спать.
— Бѣдняжка! не обращай на нее вниминія, — отвѣчала мать довольно сухо, и больной сейчасъ замолчалъ, замѣтивъ, что она не намѣрена распространяться съ нимъ на этотъ счетъ.
Лора сразу поняла въ чемъ дѣло. Близкія отношенія Гэя съ Эмми давно уже обратили ея вниманіе, и теперь, сообразивъ нѣкоторыя обстоятельства, она догадалась, что мать ужъ объяснилась съ сестрой по этому поводу. Вслѣдствіе такого заключенія, Лора незамедлила принять Эмми подъ особенное свое покровительство; она всячески старалась устроить такъ, чтобы посторонніе люди не могли подмѣтить ея неловкаго положенія. Это было легко сдѣлать тѣмъ болѣе, что лэди Эвелина, самая опасная по своей зоркости, такъ была еще слаба послѣ болѣзни, что цѣлые дни проводила, лежа на диванѣ съ книгой, и ей совсѣмъ было не до наблюденій за другими.
Гэй, между тѣмъ, точно забылъ, что Эмми существуетъ на землѣ; онъ не обращалъ на нее, повидимому, никакого вниманія. А между тѣмъ, если ему, по необходимости, приходилось сдѣлать что нибудь для Эмми, лицо его принимало такое грустно-поэтическое выраженіе, что поневолѣ можно было догадаться, какъ ему тяжело выносить такую перемѣну съ ея стороны. Не разъ хотѣлось Эмми улыбнуться по старому, и взглянуть на Гэя, когда разговоръ заходилъ о предметѣ сильно интересовавшемъ ихъ обоихъ. Ей даже было досадно, что она не можетъ равнодушно переносить, когда Гэй шутилъ съ Эвелиной или съ другими дамами. Но это рѣдко случалось; большею частью онъ молчалъ и сидѣлъ задумавшись. Эмми начала не на шутку тревожиться, не ввелъ ли Гэя дядя Диксонъ въ какую нибудь бѣду. Человѣкъ этотъ, въ глазахъ всей семьи Эдмонстонъ, оставался окруженнымъ какой-то таинственностью.
Мистриссъ Эдмонстонъ все видѣла и ничего не говорила. Ей было жаль и Гэя и Эмми; но вторично вмѣшиваться она не хотѣла, тѣмъ болѣе что, предваривъ Эмми, она думала, что сдѣлала все, что было нужно. По временамъ ей становилось досадно на Эвелину, которая улыбками и выразительными взглядами давала чувствовать, что она догадывается въ чемъ дѣло; мистриссъ Эдмонстонъ бояласъ однаго, чтобы услужливая пріятельница не вздумала конфузить Эмми своими намеками; но сама она рѣшилась молчать, предоставивъ времени разрѣшить вопросъ, тѣмъ болѣе, что Гэй долженъ былъ скоро уѣхать.
Приготовленіе къ какому нибудь удовольствію было лучшимъ лекарствомъ для Эвелины, и въ день вечера, назначеннаго въ школѣ Мэри, молодая лэди очень оживилась. Она хохотала и разговаривала съ обычной своей живостью, обращаясь чаще всего къ Гэю. Онъ старался отвѣчать ей въ томъ же тонѣ, но лицо его попрежнему оставалось грустно. Замѣтивъ это, Эва сказала:
