Ах! Эта воскресная служба в церкви и эти субботы в конгрегации, когда после сильного морского прилива звуков органа можно было чувствовать себя в тихом канале фисгармонии, по которому можно было тихо скользить. Аккорды из тихих волн; туман музыки в уровень клавишей; затем полет к Мадонне, статуя которой улыбалась в ее бархатном плаще, в длинном кружевном покрывале.
Ганс из-за его назидательной набожности был избран своими товарищами на место префекта, что является самой высокой почестью со стороны конгрегации. Он сидел у аналоя, окруженный двумя помощниками, в то время как простые конгреганисты стояли коленопреклоненными возле соломенных стульев. Они носили на шее голубую ленту с освященной медалью. У него же была красная лента ввиду полученной им степени.
Ганс в его горячей религиозности лелеял очень дорогую мечту: сделаться мальчиком из церковного хора. Разве это не было средством приблизиться к Богу? Он мог бы видеть ясные черты Христа в облатке, стоя коленопреклоненным на ступеньках алтаря, как можно лучше различить человеческое лицо в луне, если подняться на башню вечером. Это был лучший способ служить Богу. Он будет участвовать при святом Таинстве евхаристии, подавать сосуды, переносить Евангелие, звонить в торжественные минуты в специальный инструмент из двадцати маленьких колокольчиков, которые вдруг точно мелким медным дождем орошают безмолвие, брызгают своим шумом на души молящихся точно кропильница звуков. Ганс приходил в восторг от этой мысли: это он будет звонить, возвещая явление Бога; он будет носить кадило, создавать в воздухе церкви все эти маленькие голубые пути, по которым взоры устремляются к облатке.
Он сказал об этом г-же Кадзан:
— Мама, я хотел бы сделаться мальчиком из церковного хора.
— Хорошо, Ганс, если это тебе доставит удовольствие. Она была очень счастлива, представляя его уже в хору церкви, в длинной красной рясе, в стихаре с кружевами. Надо было иметь два рода одежд: одну для обыкновенных дней; другую, более богатую, для праздничных служб, когда требовалась короткая мантия и пурпурная пелерина сверх белой ткани. В самом коллеже были согласны сделать ему всю благочестивую одежду, увидеть которую на своем сыне с такою гордостью мечтала вдова.
Ганс сказал ей однажды:
— Мама, я скоро могу участвовать в обедне. Мне надо обрить голову.
— Твои волосы? Остричь твои волосы? Но ты не понимаешь, что говоришь, — отвечала мать, вдруг взволнованная этим известием.
