Сквозь гудение пламени, вырывающегося из горелки, до слуха Одинцова доносились, уже как бы издали, приглушенные звуки, рождавшиеся за дверью, в помещении, где находились токарные и сверлильные станки, верстаки с тисками, наждачные круги дли шлифовки и для заточки инструмента.
Через защитные «консервы» Иван видел лишь то, что находилось в нешироком круге света, рожденного пламенем горелки.
Одинцов направил шипящий язык горелки на шестеренку, и она тут же задымилась. Запахло горелым машинным маслом. Потом сломанные и соседние зубцы малиново засветились. Иван приблизил острый синий язычок пламени к неровной линии излома и осторожно водил им по зубцу до тех пор, пока он не засветился изнутри расплавленным золотом.
Наступил ответственный момент сварки. Сквозь зеленые стекла защитных очков глаза видели теперь только раскаленный до точки плавления зубец с едва различимым, скорее угадываемым, рисунком излома; исчезли все звуки, кроме одного — могучего гудения пламени горелки. В плотно сжатых губах тлела папироска, табачный дым щипал левый глаз, и Иван выплюнул окурок под ноги. Не убирая пламени от шестеренки, он нащупал слева у ноги пучок железных прутьев, выбрал один, не глядя, по памяти, ткнул в банку с флюсом и приблизил конец прута к раскаленному зубцу под синее жало горелки.
Острый язык пламени все глубже и глубже, как ланцет хирурга в живую ткань, проникал в расплавленный металл.
Правая рука сварщика лежала на колене, кисть едва заметно шевелилась, заставляя острый синий язычок пламени двигаться в расплавленном металле. Сзади язычка ложился чешуйчатый шов сварки. Все короче становился прут «присадки». Конец проволоки таял, металл смешивался с металлом.
В ноги потянуло сквозняком. Одинцов догадался, что кто-то вошел, но не повернул головы, не оторвал напряженного взора от шипящего пламени, плавившего металл. Услышал, как вошедший остановился за санной. Иван поежился: не любил, когда кто-либо оказывался сзади, и произнес зло, не прекращая работы:
— Ты, кто там? Уйди из-за спины!
— Это я. Зайцев… Как дела, Одинцов?
— Дела как сажа бела! Ну-ка покажись! — и он кончил тянуть шов с одной стороны зубца и переместил пламя на другую.
Одинцов знал, что Зайцева недавно избрали секретарем комитета комсомола. Всякая выборная или назначаемая должность, вплоть до старосты тюремной камеры, в его понятии была облечена властью и полномочиями. С этим нельзя было не считаться. И он считался, хотя и старался скрыть это за нарочитой фамильярностью. Зайцев вышел из-за спины и присел на корточки напротив Одинцова, протянул руки над жарким пламенем.
