— Главное, чтобы не расплавить насквозь, — произнес Иван. — Если металл утечет — пропало все. — Он перенес пламя на трещину между зубцами и плавил, не давая вязкой, как тесто, стали утечь, потом вернул огонь на прежнее место.
— Жарко, черт! Горелка руки жжет… Ты женатый, Зайцев?
— Нет, а что? Может, полью тебе на руки?
— Ничего… Не надо лить. Волдыри вскочат от пара.
Раздался стук в дверь.
— Посмотри, кто там.
Зайцев подошел к двери.
— Это Дурнов. Впустить?
— Нет! Нельзя дверь открывать.
— Он говорит, дело есть…
— Пошли его… с делами.
Через минуту раздался настойчивый стук в окно и просительный голос Дурнова:
— Цыганок! Дело есть! Точно говорю!
Иван выругался негромко.
— Объясни ему. Нельзя сейчас… Через час пускай приходит.
Стержень плавился, как восковой, но Одинцов продолжал концом его перемешивать вязкий, как сливочное масло, металл. Иногда он перехватывал раскаленную рукоятку из правой руки в левую, но не надолго.
— Может, отдохнешь? — предложил Зайцев.
— Открой еще банку флюса!.. Сейчас самое труднее начнется.
Для того, чтобы перенести пламя на внутреннюю сторону шестерни, Одинцову пришлось встать и склониться над раскаленным ящиком, вытянув руки.
— Поддерживай шланги, чтобы не касались ящика! — приказал Иван помощнику.
Жара была нестерпимой. Запахло горящей резиной и через несколько секунд — жжеными волосами.
Надо было выдержать еще несколько секунд. Зеленые стекла и оправа жгли переносицу и глазницы, Одинцов щурился, чтобы уберечь глаза.
— Горю, мать… — Он вдыхал широко открытым ртом раскаленный воздух, в котором, наверное, и кислорода-то не осталось, сгорел без остатка над пламенем. — Жарища, мать! Зубы сейчас плавиться начнут!
— Воды дать?!
— Иди ты… Покачай шахту! Газ кончается!
— Как покачать? — не понял Зайцев.
— Руками, черт! Ослабь гайку и покачай! Там еще есть карбид! Сетку забило, вода не поступает в шахту. Шланги под мышку мне сунь. Да быстро ты!
Через минуту они сидели друг против друга на ящиках в двух метрах от шестерни. Петр поливал из ведра горелку и шланг. Иван мял между пальцами кудрявый локон. Волосы рассыпались в пыль, как пересохшая на солнцепеке трава.
— Сгорел чуб-то! — произнес Иван сокрушенно. — Вся красота сгорела! — Он понюхал пальцы, которыми мял чуб, и сплюнул. — И на руках волосы сгорели. Прямо под корень! Вот огня мы с тобой развели, Зайцев!
Опять раздался стук в окно. Иван поднялся и, приложив горячие ладони к раскаленному лицу, пошел к окну. Дурнов стоял, прижавшись лицом к стеклу.
