— Я вернула ей из тех денег, которые получила за свою работу. Это замкнутый круг.
— Да… Но так все же справедливее…
— Что справедливее?
— Что ты отдала мне свою работу…
— Да, если бы я отдала тебе ее сама, но ведь ты ее украла.
— А разве деньги — это всегда работа? Есть же люди, у которых полно денег, а они ничего не делают.
— Значит, у них есть так называемый капитал, когда деньги во что-то вложены, они сами работают за людей. Но это очень долго объяснять.
— О! Я все прекрасно понимаю! — говорит Альберта, на лице у нее появляется хитрая улыбка. — Вот у этих-то людей и надо красть, да?
Я в замешательстве. Внушать ребенку уважение к капиталу — такая задача как-то меня не вдохновляет, но с другой стороны, нельзя же, чтобы моя дочь превратилась в Мандрена[9] в юбке… Я уже подумываю, не обратиться ли мне к психологу или даже психоаналитику, как вдруг угрызения совести делают свое дело (интересно, каким таинственным образом?), и однажды утром, после пятинедельного бесстыдства, Альберта проявляет бурное раскаяние:
— Я не буду больше красть. Никогда! — И выкладывает мне на колени всю свою добычу — оставшуюся мелочь, несметное количество наполовину пустых кулечков с конфетами, обгрызенные печенья и шоколад, пластмассовую бабочку, клипсы, тоже пластмассовые, заводную обезьянку, бьющую в барабан, коробку акварельных красок, школьную папку под крокодиловую кожу и тому подобное. Мне остается только утешить ее, поздравить и произнести небольшую нравоучительную речь о совести (Каин!), при этом я немножко краснею, но Альберта с самым серьезным видом высказывает одобрение:
— Да-да! Ты совершенно права…
— Но как ты поняла это, девочка моя?
— Вчера вечером, в постели, когда я ела шоколад — я всегда ем его в темноте, а то Полина сразу донесет, — и вот тогда, в темноте, я вдруг сказала себе: а теперь я в аду.
Ад! Но кто же рассказывал ей об аде? Я сама никогда не рисовала ей страшных картин загробной жизни, более того, я отлично помню, что не раз говорила детям: я уверена, рано или поздно всякая душа, очистившись, попадает в «обитель света и покоя».
— Знаешь, я не убеждена, что ад существует в том виде, в каком его обычно представляют. Ты вспомни, в Новом Завете Христос редко говорит об аде. Я не убеждена, что в аду есть хоть одна душа. Во всяком случае, детей там нет наверняка…
Альберта все еще в сомнении. Это столь скрытная и пылкая натура, что, возможно, ей просто самой хочется, чтобы ад существовал.
