— Удивительно, как при том воспитании, которое ты даешь своим детям, они умудряются быть такими неграмотными, — недоумевает Жанна.
Действительно, Альберта, которая в свои одиннадцать лет способна очень верно истолковать какую-нибудь туманную строчку Малларме, запросто пишет «телефон» через «и». А Венсан, неистощимый на изысканные каламбуры, пишет как курица лапой и не признает согласований. А все дело в том, что когда Альберта толкует Малларме, точно кроссворд разгадывает, меня это тоже забавляет, но мне не приходит в голову посадить ее за диктанты, которые ей совершенно необходимы. И распевая баллады, споря о кинофильмах, восхищаясь рисунками моих детей, их самоделками, я часто забываю проверить их дневники и заглянуть к ним в тетрадки…
Отсюда смутные угрызения совести. «Воспитание, которое ты даешь своим детям!» Жанна, видимо, считает, что все это — Малларме и гитара, беспорядок и катехизис, домашний зверинец и поэзия — часть продуманного плана, который она не одобряет, но в котором уважает целенаправленность и волю. Увы! Разве я даю воспитание своим детям? А пора бы, кажется, об этом подумать.
Однажды какая-то дама сказала в моем присутствии:
— Воспитанного ребенка видно по обуви.
Я покраснела.
Когда родился Даниэль, мне было восемнадцать. Я купила кучу всяких великолепных вещей: складную ванночку, подогреватель для бутылочек с термостатом, стерилизатор. Пользоваться ими я так и не научилась. Ванночка еще куда ни шло, но стерилизатор! Даниэль, впрочем, и без этого чувствовал себя неплохо. Иногда я брала его с собой в кафе, на него смотрели с удивлением: тогда это еще было не принято. Он был дитя-предтеча, дитя-хиппи, пришедший до срока. Пока я танцевала, он спал в вестибюле, у вешалки, среди пальто. Мы друг в друге души не чаяли, хотя не переставали удивляться, какой же нечаянный случай свел нас вместе.
В пять лет в нем пробудился ранний инстинкт покровителя, что он продемонстрировал, завопив как-то в метро пронзительным голосом:
— Пропустите мою маму!
В восемь лет, если он знал, что вечером я приду слишком поздно, то сам шел в магазин за покупками и сам готовил себе обед. Он просто поражал меня. В девять лет у нас было несколько конфликтов. Он отказался ходить в школу, мыться и есть рыбу. Однажды я окунула его в ванну прямо в одежде; в другой раз Жак отнес его в школу, взвалив себе на спину — Даниэль вопил всю дорогу. Эти педагогические эксперименты не увенчались успехом. Впрочем, вскоре он сам исправился. Мы решили больше не вмешиваться.
