Ещё до полудня мы вышли в узкий пролив. За ним открывалась обширная бухта, опоясанная храмами, портиками, лавровыми рощами. Строения поднимались уступами, как зрительные ряды театра. А бухта была орхестрой[70]. Какие трагедии происходили здесь! Сиракузяне увидели гибель афинского владычества и афинской морской славы. Двести лет спустя здесь развернулось ещё одно грандиозное действие. Римские военные корабли были встречены искусством Архимеда. Тяжёлые камни вылетали из баллист. Огненные лучи, брошенные гигантскими зеркалами, воспламеняли мачты и паруса. Казалось, сами небожители вмешались в сражение, как во времена Гомера! Но ничто не могло остановить Марцелла[71]. Сиракузы пали. Римляне стали прочной ногой в Сицилии. А теперь потомки Марцелла спасаются бегством от пиратов!
В гавани дул резкий ветер. Он поднимал края тог и гима́тиев. Казалось, что воздух насыщен тревогой. Мы смешались с толпой. Тут были и греки, и римляне, и какие-то, судя по облику, восточные люди — сирийцы или евреи. У многих было оружие. И все бежали по набережной к форуму, окружённому храмами и портиками.
Слух о позорном поражении распространился с удивительной быстротой, как все печальные известия. Может быть, в город прибыли моряки с сожжённых кораблей? Или с крыш можно было видеть пламя?
Толпа гудела, как море во время бури. Вряд ли греков и других обитателей этого разноплемённого города трогал позор нашего оружия. Сиракузян пугало, что пираты прорвутся в беззащитную гавань. Разбойники могут разграбить склады, сжечь верфи, увести торговые корабли.
— Пропретора! Пропретора! — слышались голоса.
Стоявший со мною рядом человек надвинул на лоб войлочную шляпу и громко засмеялся.
— Какая простота! — воскликнул он сквозь душивший его хохот. — Они… ха-ха-ха… они хотят увидеть Верреса! А его не разбудит и гром Юпитера. Ха-ха! Веррес пировал всю ночь!
— Это ему так не пройдёт! — крикнул узколицый юноша в измятом гиматии. — Одно дело — наши храмы и наши дома, а другое — флот. Подумать только: выпустил корабли с половиной матросов. Да и те, кто остались, едва держались на ногах от голода.
— От голода? — повторил я удивлённо. — Сицилия — житница Рима. Я слышал, что нет земли богаче сицилийской, и вдруг…
— Но нет богатства, которым можно насытить Верреса, — перебил человек в войлочной шляпе. — Веррес не наместник, а бездонный пифос. Всё, что ему нравится, перекочёвывает в его дом — золото, серебро, молодые рабы. Веррес превратил весь остров в свой обеденный стол. Он пожирает наше достояние и наши жизни, как циклоп.
