Это пришло мне в голову, когда я была на пятом месяце беременности и чувствовала себя вполне прилично, как и положено на данной стадии. Я сидела в клинике и терпеливо ждала, потому что, как обычно, пришла с опозданием. Я листала книгу о Джордже Герберте[24], когда кто-то опустился на стул рядом со мной. Стул застонал под тяжестью соседки, но я не сразу подняла на нее глаза, — мне как раз попалось интересное место. Однако примерно через минуту я почувствовала, что на мою ступню взгромоздился ребенок; собравшись недовольно отдернуть ногу, я посмотрела, кто же на ней стоит, и увидела мальчика лет двух в довольно грязных и поношенных вельветовых штанишках, коричневой курточке и сером вязаном шлеме. Вид он имел усталый и трогательный, и я с любопытством поглядела на его мать. Она была в старом зеленом пальто, коренастая, грузная, темноволосая, по ее внешности чувствовалось, что она иностранка — не то итальянка, не то с примесью итальянской крови, лицо ее ничего не выражало и хранило каменную неподвижность, будто ни глаза, ни рот, ни брови не могли даже дрогнуть. У нее на коленях спал еще один младенец — большой и толстый, на мой неопытный взгляд ему было месяцев девять. На маленького мальчика женщина никакого внимания не обращала. Когда я отцепила его от своих ног, он побрел в другой конец комнаты, стал карабкаться на пустые стулья, хвататься за дверные ручки кабинок для переодевания, стучать ногой по радиаторам, и лицо его оставалось таким же неподвижным, как у матери. А она сидела, вперив взгляд в пространство, и всем своим видом символизировала одно — долготерпение.
Через некоторое время вышла сестра.
— Миссис Салливан! — прокричала она тонким бесцветным голосом, и соседка зашевелилась, откликнулась, но встала не сразу. Она огляделась, ища глазами мальчика, а потом посмотрела на меня и проговорила без всякого выражения:
— Вы моего не подержите? Неохота его будить. Он потом такой крик поднимет. Будьте добреньки, подержите его немножко.
Ее просьба меня испугала, но язык не повернулся сказать «нет», и соседка, вручив мне громадного спящего младенца, встала. Тут я в смятении обнаружила, что она, должно быть, не меньше, чем на шестом месяце, даже если учесть изменения в ее фигуре после двух родов. Она отправилась в кабинет к акушерке, а я осталась с ее большущим и тяжеленным отпрыском; теплый и разомлевший, он развалился у меня на коленях, нос у него был мокрый, рот полуоткрыт. Вес ребенка меня поразил — ноги у меня сразу затекли. К тому же оказалось, что он не только теплый, но еще и мокрый — сквозь вязаные рейтузы на меня основательно натекло. Я попыталась его переложить, но особенно тормошить не решилась, опасаясь, что он проснется и «поднимет крик», как я тогда с ним управлюсь? С другой стороны, меня беспокоило, не будет ли заметно мокрое пятно на моем пальто, но я уповала, что не будет. Так я просидела с младенцем на коленях добрых десять минут. До сих пор я никогда не держала на руках ребенка и постепенно, хотя мысль о пальто меня не покидала, тепло этого маленького тела, эти круглые мягкие щеки, а главное — тихое посапывание растопили мое сердце, и я впервые ощутила, что значит ребенок. Я крепче обхватила его руками и прижала к себе.
