Поддерживаемый под руки двумя нукерами, посол спустился к челну и сел в него, поплотней запахнул полы халата, поправил съехавшую на брови чалму.
Наконец челн врезался своим острым носом в песчаный крутой берег, и Бабиджа позволил себе оборотиться.
Воевода стоял там, где они расстались. Бабиджа не сомневался, что тот смотрит на него, хотя и не мог на таком расстоянии разглядеть его лица, тем более этого неприятного для себя насмешливого выражения глаз и губ.
Бабиджа последний раз посмотрел на неприветливый московский берег. Воевода садился на своего гнедого жеребца, больше половины его отряда было уже верхом, остальные, ведя в поводу своих коней, отходили в сторону; мрачной синевой отливала сталь их шлемов и острых копий, ветер раздувал на воинах синие плащи.
Большой табун татарских лошадей переплывал реку. Вдали, над лесом, клубились темные, местами черные, тяжелые от дождя тучи. Слегка гремел гром.
Боясь оказаться застигнутым сильным ливнем, Бабиджа устремился с холма вниз, к рощице. Там, под березами, был поднят белый круглый шатер. Легко и быстро зашагал к нему Бабиджа впереди двух нукеров, следовавших за ним по пятам.
Глава третья
Рано поутру Бабиджа был разбужен свистом птиц.
Отогнув полог шатра, он высунулся наружу. И не поверил своим глазам: высокое небо чисто, бледно, без единого облака. Скоро должно показаться солнце. Восток слегка розовел. Низко над полями бродил густой туман. Он скрывал ближайшие холмы и речку, иногда сквозь его молочные клочья проступало что-то черное, шевелилось и двигалось, но посол ничего не мог разглядеть, сколько ни щурился.
Бабиджа стал всматриваться в туман. Он увидел, как из белой мглы бесшумно выплывает всадник. По контуру его шапки, по одежде он определил, что это был свой, ордынец. Бабиджа узнал сотника. Хасан не спеша слез с седла, расслабил подпругу и, шлепнув лошадь по крутому заду, пустил пастись.
Заметив стоявшего посла, Хасан подошел к нему. После обычного приветствия, сопровождавшегося поклонами и прижатием руки к груди, сотник сообщил, что поблизости, за лесом, находится русское село, изб десять, не больше. Бабиджа без дальнейших слов понял его. Совершить во имя Аллаха набег на неверных считалось подвигом. На это и пророк дал бы свое согласие. А Бабиджа всего лишь человек, к тому же таивший обиду на московитов. И он проговорил:
- Все мы во власти Творца!
Сотник молча кивнул головой. Он знал, что ему следовало делать.
