Сеймур молчал. Потому что совсем некстати в его памяти, как в калейдоскопе, промелькнули недавние события – вначале он увидел голову Глеба, превратившуюся в кроваво-розовое месиво, затем явился распластанный на земле умирающий Зафар, к которому он не смог добежать, потом – солдаты, позирующие, над неостывшими телами красноармейцев. И еще, по необъяснимой причуде сознания, перед его глазами предстали торжественные проводы уходящих на фронт призывников в Театре оперы и балета…
В заключение Шведенклей сказал, что офицеры национальной дивизии будут получать такую же зарплату и пользоваться теми же льготами, как равные им по рангу офицеры германской армии.
Наступило молчание. Сеймур перебирал варианты ответа, но ни один из них ему не нравился. Он подумал, что ему самому показалось бы странным, если он, Сеймур, взрослый человек, которого на протяжении нескончаемых двух лет представители «освободительной армии» избивали, пинали ногами и называли красным ублюдком, примет сделанное ему предложение. Не стал говорить и о лютой ненависти, которую он испытывает днем и ночью к фашистской армии и ее миссии, в чем бы она ни состояла.
Николай Остапчук придвинул к Сеймуру ручку с чернильницей и лист с текстом заявления о желании вступить в азербайджанскую дивизию и показал, где поставить подпись.
Сеймур машинально взял у него ручку, но в чернильницу ее не макнул.
– Я очень благодарен за ваше предложение, но я надеюсь, вы согласитесь, с тем, что я не могу его принять, – медленно произнося каждое слово, отказался Сеймур. – Видите ли, я в присутствии двух тысяч солдат давал присягу на верность своей стране. Я не могу ей изменить. Это невозможно! По моему убеждению, офицер, нарушивший присягу, обязан застрелиться. – Последняя фраза показалась ему наиболее убедительной.
Лицо Шведенклея оставалось невозмутимым.
– Я считаю, что вы приняли неправильное решение, – равнодушно произнес он. – Но мы никого не уговариваем. О нашем разговоре забудьте. Обращаться к вам в дальнейшем мы не будем.
В передней переводчик Остапчук что-то сказал конвоиру, и тот, кивнув головой, вышел на улицу. Сеймуру это не понравилось. Переводчик сам проводил его до выхода.
– Я вам все-таки советую принять наше предложение. В силу обстоятельств его нельзя будет повторить даже при желании, – сказал переводчик.
– Да, конечно, я понимаю, но, к сожалению, согласиться не могу, – с грустным видом подтвердил отказ Сеймур, раздумывая о том, что его ждет улице.
