– Есть такая строчка – подтверждаю я.
– Это вы о Ельцине?
Я бормочу:
– Ну, в общем… Это ведь метафора. Как вы чувствуете – так и толкуйте.
Я не умею говорить о своих стихах. Особенно когда их хвалят. Не умел в молодости и не научился за жизнь. Язык мне тотчас сковывает, он отказывается повиноваться, я впадаю в косноязычие. У меня чувство, стихи должны говорить сами за себя, и когда они говорят, место их создателю в глубокой тени. Жаль, кстати, что не умею говорить. Есть поэты, которые говорят о своих стихах так – их хочется издавать и издавать (что с ними и делают, даже и в нынешнюю пору, когда стихи никому не нужны). Может быть, владей я подобным даром, у меня было бы не три книжки за жизнь, а тридцать три.
– Что, допиваем – да двигаем обратно в зал? – говорю я.
Во взгляде Евгения Евграфовича выражается удивление.
– Зачем?
– А жена? – теперь удивляюсь я. – Не выбросишь из окошка.
Евгений Евграфович согласно кивает.
– То-то и оно. Чего ж спешить. Хорошо сидим. Добьем – и давайте еще по заходу. Да?
У меня нет никакого желания идти на новый заход, я уже весь в зале с моей радостью, но мне не остается ничего другого, как принять его предложение. Он столоначальник, статский советник, Стива Облонский, я простой писарь, коллежский регистратор, Акакий Акакиевич, Макар Девушкин. О Боже, всю жизнь я мечтал о статусе свободного человека и, казалось, был им, но это только казалось, казалось!..
Мы отправляемся к столу с напитками, делаем дубль и возвращаемся к своим тарелкам с закуской.
– А что, Евгений Евграфович, как наш свитер вашей жене? – спрашиваю я. – Презентация прошла благополучно?
– О, очень понравился, очень! – восклицает Евгений Евграфович. – Я его уже вовсю ношу, можно сказать, не снимая.
– Давайте тогда за удачное начало нашего сотрудничества, – протягиваю я к нему свой коньяк.
– Да, вполне удачное. Весьма даже удачное, – с удовольствием подтверждает он, ответно протягивая ко мне бокал. И когда отпивает глоток, сообщает: —Я, должен сказать, очень доверяю людям со вкусом в одежде. Вроде бы что, вкус в одежде. Но вкус в одежде, по моему наблюдению, должен сделать вам комплимент, свидетельствует о тонком уме.
Я отвечаю ему не менее глубокомысленным и не менее светским рассуждением о типах ума – глубоком, широком, узком, житейском, научном, – и наша беседа, как брошенная лодка на волне, несется дальше по воле несущего ее ветра. По сути, мы ведем салонный разговор о погоде; у меня сворачивает от него скулы, как от кислого, мне хочется вернуться в зал, но Евгений Евграфович, становится очевидно, не намерен подниматься, – и мы досиживаем в гостиной до момента, когда она вновь начинает наполняться народом, что означает: развлекательная программа закончилась.
