Месяца два назад на пустыре насыпали большую кучу щебенки, и он каждый раз, когда они проходили мимо нее, сообщал, что пустырь хотят заасфальтировать. Ей казалось маловероятным, чтобы асфальтировали пустырь, когда в городе, в центре, полно незаасфальтированных улиц, но она не возражала: возможно. Зато он возражал: не возможно, а точно, и Жанна Семеновна тоже подтвердила, – зачем еще столько щебенки? Она не отвечала, слишком много возможностей употребления этой щебенки она видела, и Жанне Семеновне известно об этом не больше.
Но что с них спросить, они оба хоть и с высшим образованием, но по их образованию и жизненному опыту как следует не знают ни одного образца из настоящих научных теорий, они не представляют, сколько доказательств принято требовать при мало-мальски серьезном мышлении, чтобы отделить правдоподобное от установленного. Это заметно даже в мелочах. Они и все их знакомые всю жизнь пользовались критерием истины: «истинно то, что мне по вкусу или первым пришло в голову», – и прекрасно прожили. Чего же с них требовать. В их городе можно благополучно прожить, называя не только черное белым, но и зеленое красным, даже если речь идет о сигнале светофора, поскольку на большинстве улиц автотранспортное движение невелико.
Недавно щебенку перевезли на соседнюю стройку – оказалось, здесь был временный склад, – и, проходя мимо бывшей кучи, она, не удержавшись – в который раз за сегодняшний день, – спросила: «Ну что? Заасфальтировали?» – «Нет. Что ты, сама не видишь?» – удивленно оглянулся он и, не получив ответа, принялся дышать по системе йогов – так он это называл: сладко замирая, втягивал носом воздух и выпускал сквозь зубы: пссыуу – под конец звук напоминал радиовьюгу. Попутно он запрокидывал голову, подводя глаза под лоб, подобно кающейся Магдалине, и безнадежно ронял ее на грудь. Хорошо еще, что не попадались знакомые, то есть официально представленные, а так лица почти все были знакомые. Господи, на что только у нас мысли, нервы уходят!
Выбравшись на асфальт, они встретили соседку по двору, Маргариту Васильевну, пожилую, старше отца, но до ужаса жеманную. Она была так худа – и вдобавок как бы старалась отделиться от земли, – что, казалось, в ней не было ничего горизонтального. Она тоже что-то несла в сумке. До пенсии Маргарита Васильевна работала завбиблиотекой в их конторе, а теперь консультировала отца по вопросам поэзии. Как это всегда у него бывало, консультант оказывался либо оракулом, либо пустым местом, – не слишком благозвучной эоловой арфой, если продолжить древнегреческие сравнения.
