В самом деле, очевидно и странно: ангелы – те же люди, потому что боги – тоже те же люди. Ведь религия (или религии) – интересная и крайне парадоксальная поза для множества людей и множества слов, потому что ее суть неотделима от совершенно бесспорного существования человека. Подчеркиваю, не апеллирую к чему-то другому, к какому-либо пункту диспута, только к тому, что религия возможна, только если признано бесспорное существование людей. Именно это, на мой взгляд, показывает ее сомнительность. Учитывая, что существование человека необязательно начинается, живет и заканчивается его существованием, религия как часть исключительно человеческой жизни или, вернее – часть его пребывания и его конечности, становится самой яростной отрицательницей идеи несуществования человека. Вернее, она возникает из чувств, страхов и влечений человека, то есть из существования человека, и становится бессильной чем-нибудь помочь, если возникает сомнение в необязательно само собой разумеющемся и очевидном существовании не только страхов, желаний и чувств, но и их источника – человека.
Давайте взглянем с другой стороны: религия как набор теорий, фактов, императивов, полностью зависимая от человека, возможно, самый великий и верный (если не единственный) знак его несуществования. Так как она несовершенна. Даже очень далека от совершенства: неизвестно зачем расколотая на множество названий, растрескавшаяся идеологически, исторически и геополитически, наткавшая бездну имен для богов, пророков, чертей, но так и не соткавшая силы, которая руками хотя бы одного из тех расколотых верований заключила бы человека в свою суть и объяснила бы все бездны и выступы его ума и сердца – и так утолила бы в конце концов его бесконечную ненасытность. Или еще больше увеличила ее.
Не тайна, что для богобоязненных велика опасность нечаянно от той большой любви запрезирать зло. Не ценить, не любить зло. Демоны или сам черт не могут быть рабами Бога, потому что он, если считать его абсолютом любви, не может любить их меньше, чем он любит ему будто бы послушных. Он не может не любить зло, его любовь не делит объекты на более и менее любимые. И не остается места для гнева. Только для человеческого гнева, не выдержавшего и приписавшего это свойство Богу и открывшего долгую-долгую ложь, родившуюся когда-то и длящуюся до сих пор.
Из-за определенного чувства власти или триумфа над злом, чувства, полученного, по мнению верующих, от Бога, они словно освобождены от усилий углубляться и размышлять, потому что ведь зло – ничтожно. Считая зло ничтожным, не достойным ни времени, ни усилий ума или душевных сил, они сами его таким образом увеличивают и множат. Потому что такое их поведение перед лицом зла, такая близорукость – не что иное, как самое настоящее тщеславие и неуважение.
