А порою и совсем с другой стороны non-fiction действует: переходит границы и залезает на чужую территорию.
Пример.
Прозаики сегодня явно почитывают «МК» и весь «бульвар» вокруг: то тут, то там возникают (и плодятся, ибо читателю ин-те-рес-но) желтеющие версии реальных событий и реальных людей, преобразованных ловкой и весьма безответственной рукой в персонажи с нестандартным выбором предпочтений и неортодоксальной ориентацией. И все это выдается либо 1) за реальные, а не присочиненные биографии; 2) за «роман с ключом» (если этих несчастных использованных знакомцев «благородно», но весьма прозрачно переименуют).
Non-fiction – самая древняя, самая русская литературная модель – считайте хоть со «Слова о полку Игореве», хоть с летописей. Только под такую общую крышу все и поместится – вплоть до Аввакума, радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву», «Былого и дум» Александра Герцена, «Дневника писателя» Достоевского, а уже в веке двадцатом продолжит эту авторитетную линию «опыт художественного исследования» Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», его же «Бодался теленок с дубом», его же «Угодило зернышко промеж двух жерновов». Продолжится жанр весьма неровно, целыми сериями книг – например, вагриусовской серией «Мой XX век», серией «Документальный роман», выпускаемой издательством «Время»…
Можно представить себе монографию о русской литературе с подзаголовком: «Реальность против вымысла». (Или наоборот: «Вымысел против реальности».) Литература вымысла и литература non-fiction постоянно оппонируют друг другу – и, как это бывает в природе и в культуре, существуют по принципу взаимной дополнительности.
Как в отдельном, индивидуальном случае, – так и в истории нашей словесности.
В отдельном: например, в «Евгении Онегине» фрагменты non-fiction еще с давних времен поименованы литературоведами как авторские отступления. На самом же деле солнце нашей поэзии, уже тогда и навсегда «наше все», наш дивный гений парадоксально сочетал non-fiction и fiction в пределах одного романа в стихах. (Или – по принципу взаимодополнительности – создавал «Капитанскую дочку» и «Историю пугачевского бунта».)
Ага, поймают меня на слове записные филологи, – значит, лирику вообще можно записать по ведомству non-fiction?
В случае, конечно, если автор не создает специальную маску для так называемого лирического героя, не делает его персонажем.
Так что к внушительному объему (и неувядающей традиции)
