А сами стихи? К редким, редчайшим удачам в жанре поэмы (вот она-то точно «почти умерла») отношу именно поэмы -non-fiction: например, «Однофамилец» Олега Чухонцева, его же descriptio (в буквальном переводе с латыни – описание) «Закрытие сезона». Недавно нужно было мне что-то уточнить в сознании по поводу шестидесятых и их персонажей – взяла с полки не только знаменитый трехтомник «Теории литературы» с Ко-жиновым, Палиевским и Гачевым (а то с легкой руки Ст. Рассадина – вот, кстати, еще один non-fictionist – к шестидесятникам относят преимущественно группу «Юности»), но и томик с чухонцевским «Однофамильцем», —
Была компания пьяна,
к тому ж, друг дружку ухайдакав,
как чушки рвали имена:
Бердяев! Розанов! Булгаков!
при этом пусть не короли,
но кумы королю и сами:
тот из князей, тот из ИМЛИ,
а та – с зелеными глазами, —
уводящим «правду» (на то она и поэзия) в иные сферы. А вот и почти бесстрастная по тону регистрация, descriptio, конкретно-детализированное, точное описание плюс диагноз, тоже – с именами, фамилиями, «явками» и «адресами» современной действительности:
Послеполуденное равновесье. Деятельный столбняк.
У Дома творчества бродят козы, на кортах стучит элита,
альфа-ромео летит по парку, распугивая собак,
белая с темными окнами – знак начальника и бандита.
Рифмы – элита/бандита – достаточно для того, чтобы сжать до формулы длиннейшие социологические опросы. Но дело не только в этом, дело в отсутствии расстояния и так называемого лирического героя. Автор дружески говорит с собеседником, даже не читателем, а «своим человеком»:
Изергина, говорят, жива, а уж Альберта нет…
Допущенность – официальная – «правды» влияла на авторский выбор – пойти по дорожке fiction или non-fiction. В конце оттепели Юрий Трифонов написал «Отблеск костра», а потом перешел-таки на fiction, прозу эзопова языка, для non-fiction невозможного; и только в конце жизни, то ли чуя новый, грядущий воздух свободы, то ли устав от «эзопа», сочинил свой «Опрокинутый дом». Вообще-то всегда была эта потребность в прямом авторском высказывании: что в «Затесях» Виктора Астафьева, что в последних рассказах Юрия Казакова. Но темы, темы… Но мысли, мысли… Но осторожность, остерегающая: хватит, хватит… Так что лучше —
Вернемся к нашим дням.
Михаил Эпштейн под видом (под маской) non-fiction (как бы написали авторы «Литературного энциклопедического словаря» – научно-художественной литературы) создает объемные вымышленные миры (в «Новом сектантстве», например, «научной» книге-обманке, проанализированы совсем не «Типы религиозно-философских умонастроений в России: 1970—1980-е годы», как указано в строго-академическом по стилю подзаголовке, а семнадцать несуществующих сект: пищесвятцы, домовитяне, вещесвятцы; дурики, кровосвятцы, красноордынцы; доброверы и греховники, ковчежники и удаленцы, пустоверцы и стекловидны…).
