Владимиров попал на берега Мичигана в особенно неудачное время: в Соединенных Штатах как раз начался очередной кризис.
Вот как описывал впоследствии Владимиров эти дня в своей книге "Русский среди американцев":
"Кризис, начавшийся с Нью-Йорка, с каждым днем становится все шире; фабрики, заводы, мастерские закрывались с такой быстротой, как будто они соперничали между собой. Рабочие с озлобленными лицами массами бродят по городу без всякого дела; газеты каждый день приносят известия все хуже и хуже. Трудно и страшно подумать о том, что будет в разгаре зимы. Заработная плата упала донельзя... На улицах появилось необыкновенно большое число американских нищих".
Капиталисты всячески старались отвлечь внимание голодных людей от кризиса и безработицы. Печать открыто призывала к войне. Некоторые газеты писали, что "не следует упускать случая переломить кризис и дать работу незанятым рукам".
Если бы нашему путешественнику не посчастливилось попасть в маленькую деревушку польских переселенцев недалеко от Чикаго, он вряд ли перенес бы трудную зиму. В деревушке Владимиров копал землю, рубил лес, строил бараки и кое-как продержался до весны.
Апрельской ночью неутомимый странник вышел на дорогу, ведущую к железнодорожной станции. С восточной частью Соединенных Штатов он уже немного познакомился, теперь его интересует западная. У него нет денег - что ж, он будет путешествовать по стране долларов без долларов. Он решил... но пусть лучше об этом расскажет запись в его дневнике, сделанная в апреле 1873 года:
"Иду пешком до Сан-Франциско. Путь - до 3000 километров. Меня стращают смертью от жажды, индейцами и т. д. Я иду, что бы мне ни предстояло..."
И зашагал наш волгарь вдоль железнодорожного полотна через Американский материк, к берегам Тихого океана.
Начал он свое пешее странствование там, где равнинные нижние прерии степи - переходили в полупустынные плато верхних прерий, в предгорья североамериканских Кордильер. Эта цепь хребтов, разделенных долинами, тянулась на многие сотни километров. Самыми крупными в цепи были Скалистые горы, к которым направлялся русский.
На одной из станций учитель увидел наконец трех самых настоящих индейцев. Они драпировались в невообразимые лохмотья, но сколько врожденного благородства было в осанке этих людей!
У ног индейцев лежала шкура буйвола. Они втроем продавали это, может быть, последнее свое сокровище - молча, с достоинством. Владимиров вспомнил назойливые вопли "доктора" Мак-Брайта и зазывное пиликанье скрипки "доктора" Фрица из Сен-Луиса...
