Взъерошив и без того беспорядочные пряди светлых волос, агентесса, окончательно просыпаясь, наконец-то, сообразила, что получила потустороннее послание. Вряд ли от беса-куратора этого Отражения, зачем ему вмешиваться в чужую работу без дополнительных просьб и понуканий? Видимо, это могло быть только прямое послание от Иерарха. И теперь девушке предстояло разгадать — чтобы значил показанный ей во сне бандитский налет, смерть четырех человек и хладнокровие самой Некты при защите деда и себя.
«Как жаль, что рядом нет Симона, — подумала девушка, звездой раскидывая по постели руки и ноги. — Вот он такие загадки щелкал, как орехи…»
Прошла еще одна не запомнившаяся ничем неделя: утренние молчаливые поездки в город, бесцельные блуждания по коридорам и аудиториям Университета, скучный обед в дневном чопорном ресторане или дорогом для простых студентов кафе, расположившимся неподалеку от учебных корпусов, парочка встреч на съемной квартире с полюбившейся Некте трогательной в своем искреннем отношении друг к другу парочкой Сашек Цветковых, горьковатый вкус вермута Bianco на губах, проникновенные и задорные интимные ласки до полного изнеможения партнеров, привычные вечерние ожидания старика в ставшем хорошо знакомым здании Городского федерального суда, возвращение уже затемно по той самой роковой трассе, умиротворяющее спокойствие пустынных полутемных комнат, манящая сумасшедшая бездна книг, в которую агентесса погружалась, как в первозданную тьму вселенной, недолгие, иной раз многозначительный, но чаще — пустые разговоры с дедом, а потом одинокий сон в полной призрачных теней прошлого отдельной шикарной спальне. Казалось, так будет всегда, до скончания дней, до Светопреставления в этом Отражении, до Сумерек Мира, которыми, как страшными сказками детей, везде и всегда пугают взрослых.
Но в этот день старику исполнялось девяносто. Редко кто из грешных душ не только здесь, но и в любом другом Отражении доживал до таких лет, а судья не просто дотянул — вполне активно работал, при этом не допуская фатальных ошибок, был трезв и цепок умом и впадать в старческий маразм вовсе не собирался. Вот только к юбилею своему относился крайне отрицательно, впрочем, лучше многих понимая неизбежность и подарков, и поздравительных телеграмм, и цветов, и пышных, пустопорожних речей. Хорошо хоть Некта с утра всего лишь чмокнула деда в висок и буркнула как-то не очень разборчиво то ли: «Поздравляю!», то ли: «Помрешь-то когда?». Агентесса и при жизни не умела, да и потом откровенно не хотела учиться официальным торжественным церемониям, предпочитая цветистым пышным словам конкретные дела. Конечно, она могла бы подсуетиться, напрячь беса-куратора или напрячься самой, добыть для старика что-нибудь антикварное, необыкновенное, изящное… но, во-первых, судья не был ни знатоком, ни ценителем раритетов, будь то холодное оружие, драгоценные камни, полотна старых мастеров или редкие инкунабулы, а во-вторых, самой агентессе претило как бы откупаться от гостеприимства безоговорочно поверившего ей деда дорогим подарком.
