— А если меня переведут в другую палату? — забеспокоился старик.
— Ерунда… даже если ты переедешь на другой этаж, и у палаты поставят вооруженную охрану, я приду через два часа после полуночи, — безапелляционно заявила агентесса уже от дверей, и судья с удивлением понял, что это не самоуверенность едва вышедшей из подросткового возраста девчушки, а уверенность в себе много повидавшей и испытавшей в жизни женщины.
На секунду застыв у дверного проема, будто сосредотачиваясь перед серьезным и ответственным делом, Некта стремительно и плавно рванулась вперед, в ярко освещенный гулкий коридор и — будто бы растворилась в воздухе… что это было — человеческое умение или вмешательство потусторонних сил — старик не понял, да уже и не хотел, и не успевал понять: в палату неторопливо и несколько даже торжественно входила целая делегация из полутора десятков врачей, медсестер, заведующих хозяйством и, похоже, даже ночных сторожей больницы. Возглавлял шествие очень солидный, неторопливо-задумчивый плотно сложенный широкоплечий мужчина в возрасте далеко за шестьдесят, обладатель густой седой взлохмаченной шевелюры и аккуратно постриженной, но тоже уже взбаламученной беспокойными руками бородки с проседью.
— Ну-с, уважаемый, как мы себя чувствуем? — провозгласил врач, остановившись у постели Ивана Кузьмича и выждав пару секунд, пока его свита не займет свои места за спиной этакого «монарха» от медицины, старательно выстраиваясь полукругом.
«Началось, — с легкой тоской подумал судья. — Все, как говорила Некта… жаль, что её не будет до самой ночи…»
По пути из палаты старика до запасного выхода из больницы, выводящего в небольшой скверик с голыми по осеннему времени кустами сирени и полудесятком развесистых высоких лип, Некта продела в рукава небрежно наброшенную на плечи короткую куртку и встретила уличный холод вполне подготовленной. Быстро и незаметно, как учил её еще Симон — где он теперь? в каком Отражении? чем занимается? — прошмыгнув вдоль больничной стены к небольшой калитке в высокой кованой ограде, агентесса привычно огляделась по сторонам: вокруг было тихо, спокойно и безмятежно, даже на миг показалось, что нет рядом бурлящего утренней жизнью большого города. К сожалению, так только показалось; стоило девушке перейти через улицу и пробраться проходным двором к следующей, как она попала в угрюмую, невыспавшуюся, двигающуюся с устрашающим однообразием автоматов, толпу полуспящих на ходу клерков, приказчиков и прочих конторских работников. Эта угрюмая, мутная волна, вторая уже пиковая после начинающих рабочих день на пару часов раньше пролетариев, подхватила Некту, будто легкое перышко, и словно на руках пронесла несколько сот метров по улице, протащила через турникеты, поддержала на эскалаторе и внесла. втиснула в переполненный вагон метро. Воспользовавшись своей «малогабаритностью», агентесса, ловко просочившись и забившись в дальний от входных дверей угол, на несколько мгновений задумалась — куда же она едет? С одной стороны наполненный приключениями вечер и бессонная ночь в больнице, у постели старика, предполагали усталость, желание завалиться куда-нибудь в тихий уголок и как следует выспаться, а с другой — молодой организм вовсе не желал терять драгоценное время очередной жизни на такие глупости, как сон. Непроизвольно зевнув — ведь и вокруг нее тесно прижавшиеся друг к другу люди непрерывно и судорожно зевали или безуспешно пытались сдержаться — Некта сообразила, что тянет её в Университет так, будто больше деваться ей сейчас просто некуда. И это была не какая-то тривиальная тяга к знаниям, хотя иной раз лекции в местной alma mater читали светила мировой науки; в старинные помещения с высокими потолками и амфитеатрами лекционных залов, в просторные, прокуренные коридоры, в шумную компанию беззаботных студентов и студенток агентессу толкало что-то инфернальное, метафизическое, чья-то иная, едва ощутимая чужая воля, удивительным образом совпавшая на какой-то момент с собственными желаниями Некты.
