— Ша, Саша! — Ленька ткнул в мамалыгу пальцем — она задрожала, как студень, — и запел:
Сварил чабан мамалыгу,
Тай й повесил на герлыгу!
А герлыга поломилась,
Мамалыга покотилась!
Чум чара, чарара,
Чум чара, чарара!..
Герлыга — это палка у румынских пастухов. «И не поломилась, а поломалась», — хотел было поправить я Леньку, как вдруг в кухню вошел Гарий Аронович и потянул носом:
— Чем же это так вкусно пахнет? A-а, мамалыга! — Гарий Аронович увидел три капли масла на «северном полюсе» и засуетился: — Минуточку, ребятки, я только что с базара!
Он убежал к себе и сразу же вернулся, держа в руках пузырек из-под одеколона. В пузырьке было масло. И как только ему ухитряются на Привозе наливать масло в этот пузырек?
— Одну минуточку, мальчики. — Гарий Аронович быстро отвинтил пробку на пузырьке и затряс им над мамалыгой.
С «северного полюса» потекли к «экватору» извилистые подсолнечные реки. А Гарий Аронович все тряс и тряс своим пузырьком. И не останови его мой брат, он бы, наверное, так и хлобыстнул все масло на нашу мамалыгу.
Ленька взял нож и отхватил три толстые скибки для Гария Ароновича. Гарий Аронович мамалыгу взял:
— Спасибо, ребятки, — и убежал к себе. — Ирма! Ирмочка, чем нас ребята угостили!
Прежде чем сесть за стол, Ленька отрезал еще три толстые скибки от мамалыги. Он долго возил их в масле по тарелке, потом завернул в специальный вощеный кулечек:
— Сегодня обед маме понесешь ты, я занят.
— Охота была мне одному топать на Молдаванку, — заворчал я. — Еще заблужусь…
— Не заблудишься. А заблудишься, так людей спросишь. Язык до Киева доведет… Вон Валерка во дворе маячит, возьми его с собой.
— Охота была мне с этим кабаном идти.
— Вот я тебе дам сейчас по шее, так сразу охота появится! Сказал, пойдешь — точка! А ну, садись за стол… охотник.
Маслозавод находится в районе Молдаванки. Идти нужно было через Привоз, парк Ильича, мимо канатного завода. Мы с Валеркой так и пошли.
На Привозе уже продавали раннюю черешню. Валерка вдруг вынул из кармана новенькую красненькую тридцатку, развернул, чтобы, значит, видна была, и начал прицениваться к черешне.
Тридцать рублей не ахти какие деньги: это всего-навсего полбуханки хлеба. Но все равно такой суммы у меня еще ни разу не было. Правда, однажды я имел шанс заработать… Нет, лучше не вспоминать про ту водичку, которой мы торговали на «Спартаке».
Вытащил Валерка тридцатку и начал подолгу останавливаться возле каждой кучки спелых мясистых ягод. Торгуется, торгуется, а сам, будто невзначай, одну ягодку в рот, другую. Постоит возле продавца, поморщится — дороговато, мол, — и к другому переходит. И пробует, пробует. Продавцы косятся на новенькую тридцатку и терпят. Не выдержал я и тоже начал прицениваться к черешне, протянув руку.
