— Вы раньше здесь жили, да? — спросил я. — Вы еще в цирке работали, да?
— Жил, детка, жил, — еще раз потрепал меня по голове Гарий Аронович.
— А у нас афиши сохранились, — не унимался я. — Алиса Гурман — это ваша дочь?
— Афиши?! — встрепенулся Гарий Аронович. — Где?
— У нас в комнате, — ответил Ленька. — Идемте, покажу.
Мы пришли к нам в комнату, и Ленька вытащил из-за шкафа афиши.
Гарий Аронович разворачивал их дрожащими руками и шептал:
— Алиса?.. Боже мой, Алиса! Сохранились… Чем же мне вас отблагодарить, мальчики? Если бы вы только знали, как это… как это дорого для меня…
Вдруг дверь в комнату без стука отворилась. На пороге стояла девочка лет шести в синем платьице. На нас с Ленькой она не обратила никакого внимания, остановилась и как-то странно, молча смотрела своими большими черными глазами только на Гария Ароновича. Он стоял в это время спиной к двери и все никак не мог оторваться от афиш.
— Папа, — строго произнесла девочка, — папа.
Гарий Аронович вздрогнул, обернулся и поспешно стал сворачивать афиши, пряча их за спиной.
— Сейчас, Ирмочка… Сейчас. — Он сунул афиши моему брату и тихо шепнул: — Пусть у вас пока… Я потом заберу. Пошли, Ирмочка, пошли, доця, — взял он девочку за руку.
Уже из коридора он заглянул к нам в комнату и, кивнув на афиши, сказал:
— Пусть у вас пока. Я потом заберу… Потом…
Мы с братом переглянулись. Странный он какой-то, этот Гарий Аронович. И девочка странная.
Сегодня на обед мы с братом приготовили мамалыгу.
Готовят мамалыгу так. Засыпаешь в казанок желтую кукурузную муку и все время помешиваешь ложкой, — обычно Ленька сыплет муку, а я мешаю, — чтобы она не сварилась комьями. Когда вода выкипит и в казанке останется одна только каша, даешь ей остыть и, перевернув казанок вверх дном, колотишь по нему ложкой. Раз — и мамалыга готова. Она стоит на столе, желтая, пахучая и формой похожа на половинку глобуса. Теперь ее можно резать на скибочки. Как арбуз.
Едят мамалыгу с молоком, с подсолнечным маслом или свиным топленым жиром, смальцем называется. Но лучше всего идет мамалыга со шкварками и жареным луком. Но ни молока, ни шкварок у нас нет. А подсолнечное масло, как на грех, еще вчера кончилось. И сколько ни тряс Ленька над мамалыгой пустой четвертинкой, из нее только три жиденькие капли плюхнулись на мамалыгу в том месте, где на глобусе лежит Северный полюс. А что такое мамалыга без масла? Все равно что трамвай без колес.
— Говорил тебе, картошку в мундире надо было варить, — недовольно пробурчал я брату. — У нас вон еще селедка осталась.
