Наш дом стоит у моря | страница 47
Мы долго сидели на обрыве с Колей Непряхиным и домой возвратились совсем поздно.
Во дворе, когда расходились, Соловей сказал мне и Леньке, как бы читая наши мысли:
— А я завтра все равно пойду.
НАКАЗ
Мы всё же пришли на следующий день к обрыву.
И немцы, когда увидели нас, вели себя точно так же, как раньше: съежились, втянули головы. И кое-кто короткими перебежками на четвереньках начал отступать под прикрытие казармы. Я даже улыбнулся: «Здорово мы их выдрессировали». Я улыбнулся, потому что мы стояли на самом краю обрыва и не спешили начинать обстрел. Вернее, это мы с Ленькой не спешили собирать камни. Вовка собирал. Он молча складывал их на краю обрыва и косился на нас исподлобья.
Потом он начал бросать. Один.
— Может, не стоит, Володя, — попробовал остановить его Ленька.
— Катись ты… — произнес сквозь зубы Соловей, и Ленька отошел.
Ленька, конечно, мог бы взять Вовку за руку и остановить: Ленька был старше Соловья почти на три года и сильнее его. Но Ленька отошел в сторонку, потому что знал: у Соловья слишком крупный счет вон к тем мышиным мундирам, потому что Соловей очень любил своего отца.
Я вспомнил дядю Пашу и тоже присоединился к Соловью и начал бросать. Но Ленька сказал мне:
— Кончай. Ну?..
И даже кулаком пригрозил.
Пришлось мне отойти от обрыва.
А Вовка все бросал. Молча, ожесточенно. И каждый раз, когда он, размахнувшись, швырял с подскоком камень, из груди его вырывалось громкое «гых». Точно такое «гых», как у взрослых, когда они рубят дрова.
Один камень Вовка швырнул так далеко, что он долетел до казармы и со звоном высадил стекло.
Вовка бросал и бросал. И я не выдержал. Я подошел к брату и сказал:
— Ленька, мы предатели.
И тут же мне пришлось отскочить в сторону. Разве Ленька что-нибудь понимает? Он только и знает замахиваться кулаками. Особенно на меня. На Соловья так не замахивается.
Вовка бросал все медленней и медленней. И уже без подскока.
У него оставался еще большой запас камней, когда он вдруг остановился и повернулся к нам. Руки у него дрожали, уголки губ дергались, и к этим уголкам стекали мутные слезы, волосы на лбу слиплись от пота.
— Сволочи! Трусы! — крикнул нам Вовка прямо в лицо и, шваркнув изо всей силы камнем о траву у своих ног, медленно пошел на выход, к зданию галереи.
Мы с братом пошли следом за ним.
— Послушай, Солова, — взял его за руку Ленька, — ведь этим не поможешь теперь, ты же понимаешь…
Вовка молча оттолкнул его руку.
Так мы и возвращались домой: Соловей впереди, мы с Ленькой сзади, чуть поотстав, будто виноватые.