Так же медленно, как выходил из машины, он развернулся и погрузился в нее обратно. Охранники аккуратно закрыли за ним дверцу и сели на свои места. Толпа операторов и журналистов кинулась в микроавтобус. Только одна молодая женщина с микрофоном еще спросила у Марии напоследок:
— Какую операцию сделали вашей дочери?
— Аппендицит у нее… — Мария растерянно смотрела на разбегающуюся толпу.
— Ну, аппендицит — это неинтересно, ничего особенного… — заметила журналистка. — Вот если бы рак, или беременность в восемь лет, или еще что-нибудь особенное… — Она стала быстро сматывать микрофон. Через полминуты на дороге не осталось ни одной машины, и только клубы пыли указывали на то, что все это Марии не привиделось. Сережка выступил из-за спины матери и стал теребить ее за подол.
— Мам, ты видела, какая у этого дядьки машина? Это же настоящий «роллс-ройс»! А ведь, наверное, такие в игрушечных магазинах продаются! — Он с восхищением смотрел вслед уже невидимой шумной кавалькаде.
— Что это здесь было? — Властный голос вдруг послышался у Марии за спиной. Это Анна Ивановна, фельдшер, закончив дежурство, зашла по дороге в продуктовый магазин, а теперь возвращалась домой.
Мария, от всего происходящего потерявшая дар речи, только махнула рукой. В глазах у нее была такая бездна отчаяния, что Анна Ивановна не могла проследовать мимо.
— Знаешь что? — сказала она, машинально отламывая Сережке половину хлебобулочного изделия, известного у местного населения под названием «хала». — Пойдем со мной. У себя я тебя поселить не могу, а вот спросим-ка у соседа. Он мужичок пожилой, одинокий, хоть на вид и не очень приятный, но ты его не бойся. Может, он тебя пустит на постой. Ну а ты его отблагодаришь, чем сможешь — перестираешь ему бельишко, да в огороде сорняки прополешь. Пошли!
Марии было все равно, куда идти, поэтому она молча перекрестилась и поклонилась Анне Ивановне. Сережке тоже было все равно. Огромными кусками откусывая булку, он пребывал в сладостных мечтах. «Интересно, какая та машина изнутри? Наверное, с телевизором, а может, даже с компьютером», — размышлял он. Так они и пошли гуськом по дороге. Впереди, будто ледокол, плыла Анна Ивановна, за ней робко переступала по пыли больными ногами Мария, а уж последним замыкал шествие до ужаса чумазый Сережа.
— Вот, привела тебе богомольцев, сосед! — после приветствия честь по чести через плетень начала разговор Анна Ивановна. Сначала было непонятно, с кем она говорит. Казалось, что небольшой деревянный домишко с немытыми окнами и запертой дверью и огород, наполовину поросший бурьяном, пусты. Но вдруг из глубины незаметного Марии, но, видимо, хорошо знакомого Анне Ивановне стоящего в стороне сарая показалась невысокая сутулая фигура старика. Был он одет в заношенное, военных еще времен галифе и старую рубашку с длинными рукавами. На лысоватом, с остатками седых волос черепе красовалась выцветшая военная фуражка без отличительных знаков принадлежности к какому-либо роду войск, а впавший подбородок украшала редкая светлая борода. Впечатление мужичок производил на редкость неприятное своей неухоженностью, неприветливостью в хитровато прищуренных невзрачных глазенках. В руках у него был небольшой, блеснувший отточенным лезвием на солнце топор.
