— Может, отец Джо?
— Вот именно — отец Джо! — священник снова продел свою руку в мою, и мы повернули обратно, проходя через рощу, качавшуюся от порывов ветра.
Я мало что запомнил из того, о чем мы говорили в то ветреное весеннее утро, но разговор круто изменил мою жизнь, причем так, как я, еще два дня назад дрожавший от страха у подъездной аллеи, и представить себе не мог. Мы неторопливо брели по раскисшим проселочным дорогам, по лугам с тучным скотом, мимо полей с озимыми, под могучими дубами, огибая аббатство с его обширным хозяйством в двести акров, бродили час, а то и больше, и я о многом узнал.
Вот уже тридцать лет отец Джо вел монашескую жизнь, приняв постриг в семнадцать — значит, он на несколько лет старше моего отца. Но к миру взрослых я его никак не относил И причиной тому являлась не внешность — отцу Джо можно было дать и тридцать, и шестьдесят — а то, что он чувствовал в унисон со мной, мгновенно улавливал ход моих мыслей. Мы понимали друг друга с полуслова.
Отец Джо и в самом деле воспринимал окружающий мир так, как если бы сам был подростком, который видит, слышит, обдумывает что-то впервые. Лицо у отца Джо постоянно двигалось, из-за чего трудно было распознать эмоции, однако то, что в другом показалось бы попыткой скрыть чувства, в отце Джо виделось чем-то невольным. Создавалось такое ощущение, что его восприятие окружающего мира — птицы на ветке, случайной встречи, мысли, которую он, казалось бы, слышал раз сто — никогда не было и не будет одним и тем же. Само мгновение, а значит, и человек, с которым он в данный момент говорит, оказывались абсолютно уникальными.
Он был родом из Эссекса и, как водится, не без ирландской примеси в крови — обычное дело для британских католиков — однако выглядел стопроцентным англичанином А следовательно, протестантом. По крайней мере, для меня. Потом, когда я начал изучать «Видение о Петре-пахаре», передо мной тут же вставало костистое, с неправильными чертами лицо отца Джо — лицо типичного англичанина и… первого предвестника Реформации.
Однако он не по-английски свободно выражал свои чувства и питал несвойственную англичанам любовь к французскому. Первое время своей монашеской карьеры он провел в основанном опять же французами бенедиктинском монастыре Фарнборо, но в результате каких-то внутримонастырских интриг был переведен в Квэр, во французском микроклимате которого прямо-таки цвел.
— Какой выразительный язык, не правда ли, дорогой мой? Он льется, словно мед. Или уксус — смотря что говоришь. Вам ведь преподают в школе французский, правда? Ты, наверное, превосходно владеешь им?
