Вообще-то я к тому времени в такие игры уже не играл, но какой же англичанин пройдет мимо каштана, не бросив на него оценивающего взгляда. Каштаны, мимо которых проходили мы, выглядели многообещающе — молодые, крепкие деревья.
— Еще подождать, и будет столько классных конкеров, — сказал я.
— Непременно, — ответил отец Уоррилоу, — конкеры получатся просто превосходными.
Пока мы шли, он все смотрел под ноги.
— Ага, нашел! — воскликнул отец Уоррилоу и, разворошив палую листву, подобрал средних размеров каштан.
Видимо, каштан лежал в сухом месте, потому что не сгнил, а высох и стал твердым как камень.
— Красота! — отец Уоррилоу со знанием дела постучал по каштану костяшками пальцев. — «Десятка», а то и «двадцатка», не меньше.
— Но это же прошлогодний! Вы не можете!..
Достопочтенный монах хитро, как непослушный мальчишка, улыбнулся мне, растянув гуттаперчевые губы.
— Кто сказал, что не могу?
И спрятал каштан в кармане.
Дорога вывела нас к мысу. Внизу вздымались и опадали волны, накатывая на влажный песок, ветер сбивал с гребней пену, швыряя ее еще дальше на сушу. На той стороне Солента виднелись размытые очертания Портсмута, крупнейшей базы военно-морских сил времен Второй мировой войны, да и всех войн предыдущих столетий.
Мы стояли неподвижно, держа друг друга под руку, и глядели на далекую большую землю. Казалось, что до нее гораздо больше двух миль и что с каждой минутой она все удаляется.
Отец Уоррилоу поморгал и закрыл глаза задумавшись.
— Целый мир там…
— Мне что-то не очень хочется возвращаться, отец Уоррилоу.
Глаза заморгали, губы сжались:
— Но ты должен, дорогой мой, должен.
Вдруг налетел порыв ветра и резко взметнул рясу священника. Он выдернул руку из моей, неловко пытаясь опустить полы. В том же году, правда позже, Мэрилин Монро сделает примерно то же самое, проходя над решеткой в переходе нью-йоркской подземки, однако куда ее коленкам до бугристых английских колен отца Уоррилоу.
Наконец сопровождаемые сбивчивыми «Ах ты, господи! Вот напасть-то!» попытки усмирить непокорное одеяние увенчались успехом.
— Что ж! — засмеялся отец Уоррилоу. — Теперь, когда ты видел мои колени, тебе не пристало называть меня отец Уоррилоу.
— Как же я должен называть вас?
— Все зовут меня Джо.
Вообще-то чересчур, подумал я. Да, этот священник совсем не похож на других: обращается со мной как с равным, а не каким-нибудь грешником и к тому же до сих пор и словом не обмолвился о крайней мере наказания, упоминаемой всеми взрослыми-католиками — мучениях в аду. И, тем не менее, он все же священник.
