Бену коммунизм виделся через призму исключительно религиозную — враг с точки зрения интеллекта, духовности и политики. Коммунисты не только отрицали существование Бога, но и утверждали, будто духовное начало всего лишь один из инструментов капитализма, позволяющий эксплуатировать трудящихся, держа их в страхе и повиновении. Они были непримиримыми материалистами — отрицали божественное происхождение человека и вселенной и обещали, что материальный рай, в котором все люди получат величайшие блага, достижим. Для Бена коммунизм был зеркальным отражением католичества. Как только рывок в сторону неверия — абсолютного отсутствия Бога — был совершен, все остальное взяло свое начало от этого утверждения с точностью, характерной для лучших традиций философской школы томизма. Коммунизм был Единственной Истинной Верой материального мира, Не-святой Вселенской Церковью. Бен невольно восхищался его стройной теоретической базой, ее диалектической чистотой.
Бен целиком принял католическую доктрину, а значит, борьба Добра со злом виделась ему как нечто абсолютное, существующее над миром этим и следующим. Если не забывать о противостоянии во время «холодной войны», мгновенная победа казалась всего лишь красивой мечтой, едва забрезжившим восходом на горизонте. Пока же приходилось бороться с помощью молитвы. И поскольку действенность молитвы была прямо пропорциональна качеству взаимоотношений человека с Богом, непременным условием являлось самосовершенствование. Чем лучше вы становились, тем большее давление оказывалось на дьявола и его коммунистических болванов. Внешняя борьба добра со злом ушла внутрь, и стало крайне важно, в какой точке вы находитесь.
На фоне такого радикализма трудно было утверждать, что грех — личное дело каждого. Грех играл на руку врагу, грех сводил усилия Христа и Девы Марии на нет. Бен не уставал повторять, что грех не просто ведет в ад после смерти, но и в ад коммунизма в этой жизни; настойчивость Бена повлияла если не на мой ум, то уж на моральные качества точно. Ни родители, ни монахини, ни святые братья, ни регулярное причащение, ни даже превосходное либеральное образование не приняли такого участия в формировании моего духовного облика; Бен же расставил на переднем и центральном плане моей внутренней сцены декорации добра и зла, воспользовавшись зарекомендовавшим себя во времени католическим приемом — страхом. Или, как мы, бесстрашные современные люди, предпочитаем называть это — виной. Меня не убеждало суровое доктринерство Бена, однако под его опекой я выработал в себе внушительные запасы вины, миллиарды баррелей — резерв, которого хватило бы на всю жизнь.
