Примерно через месяц Гриша сказал мне:
— Света, я хочу попросить тебя об одной вещи, только ты не удивляйся. И… не обижайся.
— О чем? — насторожилась я.
— Видишь ли… Ты очень хорошо относишься к Милочке. Как никто. Ты себе представить не можешь, как я тебе благодарен! Не знаю, что бы я делал без тебя. Но ведь это не может продолжаться все время. Ты устала — столько забот с ребенком, да еще и работа…
— Ну? И что ты предлагаешь? — сухо спросила я.
“Все ясно, — догадалась я, — Папа наконец решил отправить девочку к бабушке. Этого и следовало ожидать. Разве мужчина способен на такие жертвы? Был благородный порыв, да весь вышел…”
А он все не решается произнести то, что у него на языке вертится. Стыдно, должно быть, сознаться в своей слабости. Талдычит что-то невразумительное:
— Ты так много сделала для нас… Я всю жизнь буду перед тобой в неоплатном долгу…
И тут я с отчаянием поняла, что если он у меня отнимет Милочку, — все, моя жизнь кончена. Ведь я полюбила ее, как сумасшедшая! Как будто это мой ребенок. Мой! Ведь Люська никогда не смогла бы так ее любить. Она ненавидела и боялась ее еще до рождения.
А я обожала этого кукушонка, тайно подброшенного в лоно матери. Я с наслаждением вдыхала запах ее мокрых пеленок, я с упоением целовала ее мягкую попку, ее упругий животик с выпуклым пупочком, ее крошечные растопыренные пальчики. Невинный розовый червячок. Беспомощная личинка с бессмысленными мутновато-синими глазками. Эта восхитительная беззубая улыбка. Этот воздушный пушок на затылке. Как она смешно кряхтит, пытаясь поднять головку, когда я кладу ее на животик… Как она забавно, по старушечьи чмокает, когда я сую ей в рот бутылку…
“Нет, — холодно и зло подумала я, — никому я ее не отдам. Если он захочет ее у меня отнять, я скажу ему все. ВСЕ! И пусть он после этого отшвырнет ее с омерзением. Как жабу. Как слизняка. Пусть! Это будет мой ребенок. Только мой! У нее нет матери. У нее нет отца. У нее есть только я…”
— Есть только один выход, — наконец, выдавливает Гришка. Я вся напрягаюсь до синевы. — Если ты ее удочеришь…
— Что? — у меня даже челюсть отпала.
— Если ты ее удочеришь, — продолжает Гришка, — я все узнал, тебе предоставят декретный отпуск с сохранением места и стажа. Ты сможешь заниматься только ребенком…
— Как? — все еще не могу понять я.
— Ну… если мы поженимся… Конечно, я понимаю, что это слишком большая жертва с твоей стороны. И я не настаиваю, чтобы ты решила все сейчас, сразу. Ты подумай, как следует, время еще есть. Ведь это такая обуза… Может быть, на всю жизнь. А я обещаю…
