Старик и я садимся сзади. У меня такое ощущение, будто я усаживаюсь в гостиной. Здесь прохладно, сиденья мягкие. Сладковатый запах старинной кожи и увядших цветов наполняет душу какой-то обонятельной грустью…
Я смотрю вокруг себя хозяйским глазом. Бар из красного дерева. Телерадиоприёмник. Телефон, холодильник. Короче, само изящество, роскошь, изысканность.
— Всё это не родное, конечно? — спрашиваю я, показывая на вышеупомянутые предметы.
— Нет конечно, — шепчет Дир, доставая два фужера из бара. — Каролина (имя, которое дал Росс этой машине, в связи с чем его надо произносить «Кэролайн») — это старая дама, которой оставили её красивое парчовое платье, но под ним у нее нижнее бельё киноактрисы. Хотите холодной ориндж-водки?
— С удовольствием.
Затемнённое стекло отделяет нас от шофёра. Старик снимает допотопную акустическую трубку.
— В сторону Сен-Рафаэля, Росс, будьте любезны.
— Хорошо, сэр.
— А двигатель? — волнуюсь я. — Он ещё родной?
Биг Пахан грозит мне пальцем.
— К счастью, мы отделены от Росса, — говорит он. — Если бы он услышал этот вопрос, ему бы пришлось проглотить таблетку кардиоритмина. Не только двигатель родной, но — даю вам честное слово — о нём не было причин вспоминать с тысяча девятьсот двадцатого года. Не поменяли ни одной свечи, ни одного контакта прерывателя. Говорить о двигателе «роллса» этого года — всё равно что говорить о супружеской измене в присутствии рогоносца или об инцесте — в монастыре кармелиток. Двигатель тысяча девятьсот двадцатого года — это легенда, которую не принято ворошить. Грустная необходимость, которую разрешили раз и навсегда. Знаете, а Росс чуть было не ушёл от меня однажды, когда я спросил его, «нет ли какого-то странного шума в том месте, где находится двигатель». В общем, какой-то пьянчуга попал со своим велосипедом нам под колёса, и мы его протащили с десяток километров.
В самом деле, в машине тихо. Росс управляет точными и мягкими движениями. Он огибает город в поисках автострады, и его тёмный силуэт со спины кажется совершенно неподвижным.
Дорога сужается, и неожиданно мы замедляем ход из-за одной тачки, набитой лохматыми повесами, и которая еле тащится. Росс требует уступить дорогу повелительным клаксоном, звук которого по сравнению с сегодняшними сигналами — всё равно что голос Шаляпина рядом с голосом Сильвии Вартан.
Следует взрыв негодования, и нам грозят кулаками. Вместо того чтобы прижаться к обочине, чёрные кожаны принимаются вилять из стороны в сторону, что является в подобных случаях самым красноречивым способом послать нас подальше.
