Нюрнберге, почти нет текста, лишь небольшой отрывок из речи Руденко.
Но когда на репликах подсудимых —
«Невиновен! Невиновен!» —
идут
хорошо известные кадры разбитого сталинградского фонтана, фотографии погибших и груды волос из Освенцима, то комментарий не нужен,
монтажный контрапункт говорит сам за себя. И точно так же не нужен этот
комментарий к речи Черчилля в Фултоне. Просто за синхронными кадрами
речи режиссер дает фотографии Черчилля, выкадровки — холеная рука в
перстнях, массивный затылок, улыбающийся Трумэн на заднем плане, а
потом три свечи на могиле солдата и плачущая старуха. Две могилы, пять,
десять — все поле в могильных памятниках, а Черчилль все говорит, говорит о том, что русские уважают только силу, провозглашает политику отбрасывания, смех и овации покрывают его слова, а на могилах солдат
плачут матери.
Режиссер отлично владеет всем арсеналом приемов монтажного кинема
тографа: музыкальные паузы, лейтмотивы —
таким лейтмотивом народ
ного горя стал скорбный звук губной гармошки, заявленный в начале, —
стоп-
кадры, переосмысление привычных, известных кадров новым кон
текстом и т. д. Но нигде это не становится демонстрацией мастерства как
такового, каждый прием рассчитан и осмыслен. Даже сочетание белых,
светлых и темных, черных кадров не случайно. Оно работает на ту же формулу. «В одном лишь только я не обманусь: когда меж тем, что бело
иль черно, избрать я должен». Черное и белое, ложь и правда, тьма
фашизма и белизна победных, последних боев.
Монтажный ряд этого фильма достоин того, чтобы разбирать его детально, кадр за кадром, ведь именно в этих неслучайных сцеплениях раскрывается
последовательная логика художественной мысли, приводящая к результа
ту — цельному, точному образу фильма
После кадров Нюрнбергского суда и лагерей смерти — ярмарка,
пестрая, яркая —
жизнь поднимается и вступает в свои права. С аппе
титом жующие бабы, связки баранок, карусель — парафраз пырьевских
«Кубанских казаков». И потом карусель переходит в такую же вертящуюся
панораму по разрушенным заводам. Возвращение с фронта, бравый уса
тый офицер лихо дирижирует оркестром, улыбающиеся лица, смех и слезы
встреч, и вдруг на паузе в музыке, на стоп-кадре, голос диктора. «В этой
войне мы потеряли 20 миллионов человек!» Ни на секунду автор не дает
нам успокоиться на конечном односложном выводе, на однолинейном взгляде в прошлое, но открывает его пропасти и вершины, его идущие
рядом радость и трагедию.
И потому снова за траурной секундой воспоминания сразу, встык веселая свадьба в донской станице, все танцуют кадриль, веселая, проникнутая
