Наступает тишина, куда-то отодвигается церковь со светским говором,
потом мрачная толпа, потом кучка друзей. Как будто по специальным пропускам мы проходим сквозь охранные цепи. Опускается ночь, и, точно через черный ход, выносят поэта...
Век уходит не однажды, а много раз. Его календарный конец приветствуют
авторы новогодних тостов, придающие цифре с нулями мистическое зна
чение. А жизнь течет, как текла. Постепенно материальный мир наступив
шего столетия вытесняет из нашего быта вещи предшествующего. Это
ощущается всеми. Еще раньше начинают свое движение идеи нового века,
родившись где-то в недрах предыдущего. Наконец наступает время, когда
уходят люди. В скоростных заботах середины нового столетия это мало кем замечается. Между тем мы присутствуем сейчас при конечном проща
нии. В дни космических полетов исчезают в небытие последние участники
создания русской культуры
XIX
столетия — писатели, артисты, музыканты,
ученые, отмеченные неповторимым обаянием духовной элиты русского общества. Разноречивый и разнородный
XIX
век превращается в единое понятие. Различия давно и устойчиво классифицированы, но Карамзин и
Ключевский, Каратыгин и Щепкин, Брюллов и Крамской, Белинский и
Писарев уже не видятся антиподами. Наш глаз не травмируют стоящие рядом творения Росси и анонимные детища «николаевского ампира», хотя
шестидесятнику их соседство могло показаться кощунством. В отношении
к
XIX
веку все явственнее проступает неопределимый в научных терминах
нравственный
потенциал
прошлого столетия. Это ощущение
века, присущее не специально изучающим его, но простым смертным.
Секрет воздействия телевизионного рассказа Андроникова — в непре
рывном присутствии этого нравственного потенциала. Он — в закончен
ности судеб и философий, в нашем знании результатов тех и других, в
чистоте страданий, не замутненных болезненной рефлексией, в цельности
понятий добра и зла и даже в примитивности, на наш сегодняшний взгляд,
интриги, погубившей поэта. Сложность людей
XIX
века предстала образ
цом классической простоты.
Сила телевизионной «Тагильской находки» — в неожиданном сочетании
современной документальности, наиболее убеждающей сегодняшнего
человека, нетерпимого к фальсификациям с «хрестоматийным» прошлым.
Мы как бы посмотрели хроникальный фильм о гибели Пушкина, проком
ментированный умным и страстным комментатором-очевидцем.
Рассказ Андроникова подходил к концу, и мы, его зрители, уже не помнили времени его начала, не помнили и того, где мы сейчас. Мы жили в совер
