мудрен. Не позволяет себе не то что «наигрывать», но даже играть так, как
это делает на эстраде или в других передачах. Он мог бы всех «изобразить», но, поступив так, он бы в прах рассыпал картину.
По природе своей Андроников — камерный рассказчик. В больших залах
его обаяние интимного собеседника, естественно, уступает первое место
другим его
качествам. Здесь он — с каждым один на один.
Его искусство ждало телевидения, как редко какое искусство.
Круг сужается. Напряжение растет. Нарисовав и закончив одну картину,
Андроников переходит к следующей, еще более драматической, создавая
ощущение беспросветной фатальности. Все катится к концу.
Уже получен пасквиль, и Пушкин посылает вызов Дантесу, уже перетру
сивший Дантес объявляет о помолвке с Екатериной Гончаровой, а поэт
продолжает бывать в тех же домах, встречаться с теми же людьми.
Андроников заботится, чтобы разлад Пушкина со своим кругом не усколь
зал от нашего внимания. А «круг» проглядел, что интимный светский скан
дал — таким полагали все, что происходит между Геккеренами и Пушкиными, — который друзья пытались уладить успокоительными беседами, переговорами, записками, —
давно уже иное. Оттого не понимали и не одобряли они поведение поэта, отдавшегося на волю своих чувств, не
считавшего нужным скрывать свое отношение ни к Дантесу, ни к «свету».
Ему некуда деться, буквально некуда деться. Он одинок не в обществе
врагов, а
в
обществе
друзей.
Обстоятельство, не известное нам по спектаклям о Пушкине.
Еще один пласт тогдашнего бытия выступает все яснее.
Это нечто большое, расплывчатое, жесткое и непременное — Д ВОР. Он повсюду, у него свойство всепроникающей материи.
О чем бы они ни думали, чем бы ни занимались, у каждого невысказанная
мысль, не мысль даже, а странное, почти физиологическое ощущение
соприсутствия при этом ДВОРА. На него делается поправка, скидка, он
принимается во внимание. Градации отношений с двором различны. От
чувства неразрывной связи с ним до страха перед его всемогуществом.
Иные — Василий Андреевич Жуковский лучший пример — полагают его
главенство естественным и благотворным. Душевные силы они тратят на
посредничество между
ДВОРОМ
и свободной поэзией. Надо не раз
дражать «
Е
ГО», иной раз и приспособиться к «Н Е М У». В конце
концов,
всегда можно улучить минутку замолвить словечко и лаской объяснить
«ЕМ
У», что поэзия нужна, что она тоже к славе и пользе России, а то, что
Пушкин не переделывает «Бориса Годунова», как ему советует император,
