Нет, все это я не тогда поняла. Может быть, только сейчас и поняла – спустя столько лет? Без малого тридцать.
Инесса повернулась к сидящему рядом Грише Неделину:
– А что стало потом с Нининым отцом?
– Погиб, – ответил он, сразу поняв„что она имела в виду под словом «потом». – Реабилитирован посмертно.
Ничего удивительного, в общем, не было в том, что она ничего не знала о судьбе контр-адмирала. Инесса в сороковом уехала из Ленинграда к бабушке в Киев – думала, на несколько месяцев, а вернулась вот только сейчас. Война надолго их всех раскидала, после войны каждый, кто дожил, пошел своим путем. Школа осталась далеко – пришлось взрослеть быстро, по законам военного времени. От Лильки Инесса знала главное: тот на фронте, тот погиб, та умерла... Женился. Развелась. Дочка. Сын. О Нине тоже знала: когда началась война, поступила на курсы радистов, до ранения в сорок четвертом была на фронте. Потом разыскала Томочку, забрала из детского дома. Вот – выучила на преподавательницу английского языка. Замуж выдала. Племянника балует. А у самой – ни семьи, ни детей.
– Все-таки как это случилось, – словно угадав, о чем она думает, спросил Гриша, – что ты никак не могла в Ленинград к нам приехать? Или приезжала – скрывалась?
– Что ты, Гришуня! – Инесса ласково склонила к его плечу голову. – Как я могла скрываться от вас, таких любимых? Трудно представить, а никак не получалось. В отпуск едем на юг, не на север. На праздники своих не оставишь, а куда за собой весь хвост тащить? Однажды собрались было – хоромы Лилькины пустовали, все ее семейство разъехалось, она одна была, так моя Катюша ангину схватила. Так год за годом – и не замечала, как они пролетали.
Значит, адмирал реабилитирован...
...Началось с того, что Нина поссорилась со школьным комсоргом Галей. Та откуда-то прослышала про ее отца (возможно, был у нее знакомый на корабле) и объявила во всеуслышанье то, что Нина уже много месяцев ото всех скрывала. Чего ей это стоило, об этом Инесса позже подумала и перед Нининым мужеством преклонилась. Каждый день ходить в школу, учить уроки, заботиться о Томочке – и делать вид, что ничего не случилось, ничего не стряслось!.. Побледнела, осунулась – так она еще после смерти матери не оправилась, да и выпускные экзамены на носу... С Генкой – он один и был в курсе – они стали особенно неразлучны.
Когда Галя обозвала Нининого отца «врагом народа», обвинила в «укрывательстве» и заявила, что не ей, обманщице, быть комсомольским вожаком в классе, Нина в страшной ярости, не помня себя, кинулась на нее, закричала: «Сплетница ты! Ничтожество! Как ты смеешь! Мой отец коммунист, он за советскую власть кровь проливал, он не виноват, в его деле еще разберутся, как ты смеешь его оскорблять?!» – и разрыдалась. «Ах, не виноват! – Только глаза выдавали Галю, выдавали, как она Нину, с которой раньше дружила, сейчас ненавидит. – Посмотрим. Ты еще за свои слова ответишь!» Немыслимая, леденящая сердце была сцена.
