Мы добрые, мы вон и тех не бьем, что по нашему телу живому, словно по мосточку, на веселые бережка хаживали.
А вот как с людоедами будет со всякими, неужели Страшного суда ждать. Думаю сами поразберем.
Не в такое, брат, поручик,
Теперь времячко живем,
Чтобы всякий белоручка
Изсосал солдат живьем
Порешили целой ротой
Офицеров на работы,
Чтоб не было опечатки,
Поскидайте-ка перчатки
Кто как, иной за скота, другой за цацу считал. А какие мы есть настоящие, то им не по глазам было. Теперь очки понадевали, да поздно.
Теперь по-иному надо. Это кто под ногами, тот и в пятку зубами. А коль на ноги стал — добреть стал. Теперь господ попригнули, их и побережемся, а нам с горы-то виднее.
Так-то мы мягчим, мягчим, как бы не промазать дело. Как враги стакнутся, по старой путине толкнутся — тут костей не соберешь.
Ишь ты, дитятко беспомощное. Борода лопатой, а ума кот наплакал. Недаром вас, таких-то, начальство всё от зубов очищало: что это, мол, за спеленыши со зубами,— да и хрясь.
Каземат Равелин[95]
Большой был господин,
Была там прежде грязь.
Что ни голова, то орел да князь,
А теперь там чисто,
Сидят царски министры.
Уж и тот толк — переполоху большого понаделали, из перин вытрусили, косы да штучки разные пораскидали. С год сытая братия помнить будет, так и то дело.
Офицерик-лежебок
Стонет голубочком,
По камешкам без сапог,
В шелковых чулочках
Горды они больше амуницией. Теперь все эти погончики да бантики приотменятся, и они спеси поспустят. Кабы не об штучках всяких они пеклись, не так бы их легко свалили.
Как повели под арест генералов, здорово мне чего-то стыдно стало. Не то, что таких нежных поволокли, а то, что эдакую-то гниль мы по сю пору покоили.
Бубнит чтой-то себе под нос, думаю: неужто ему свобода не по душе? А как глянул я на ручки его белые, на фиксатуары разные, и прояснило. При нашей-то свободе не гореть ему больше голенищем.
А я так и не рад, хотя, конечно, лестно, что без начальства. Только жду, когда свой брат в начальство выйдет, заботился чтоб.
Чики-брыки, так и быть,
Нам начальства не забыть,
Живы будем — не забудем,
А умрем — с собой возьмем
Закурил я папироску, ноги заломил, а его перед себя поставил, на него бровью грожуся. Стараюся по его делать — не выходит. И этому делу долгие годы учиться надобно.
Сам бьет, сам и радуется. Только и слышно, бывало: ха-ха-ха да хи-хи-хи... Теперь призатихнут...
Уж там так ли аль не так ли,
А хорошего мы ждем,
Офицеры пообмякли,
Будто куры под дождем
