Я отобрал бутылку у дракона и налил себе еще самогону. Со второй кружки проняло. Все на свете стало хорошо, два Лема что-то пространно разъясняли, не забывая синхронно отдирать от большой жареной курицы куски мяса и заглатывать их, одновременно жуя челюстями. Я удивился, как Лемам удалось добиться такой слаженности действий и хотел было спросить, но тут один подмигнул мне, другой хлопнул в ладоши и начал декламировать стихи. О чем, я не запомнил, было нечто лирическое, о Солнце, о земле, о мире и платонической любви. Серот рисовал огнем в воздухе сюрреалистические картины, которые тут же гасли и сменялись другими, чтобы вновь пропасть в яркой вспышке утробных газов дракона. Потом разомлевший Серот распустил крылья и показал нам, как надо летать, чтобы мы не ошиблись при случае. Надо сначала развернуть крылья, а потом махать ими, но никак не наоборот. Серот попытался объяснить, как именно ими надо махать, но ударился в специфическую терминологию драгоаэродинамики и вконец запутался, снял очки и начал протирать их мягким кончиком хвоста, сдувая несуществующие пылинки. Когда одно стекло треснуло от невыносимого жара драконьего дыхания, Серот обиженно пощелкал его когтем и снова нацепил очки на нос.
Лем что-то пел, его двойник поедал наши припасы, а третья копия менестреля сидела и почему-то хитро мне подмигивала, ехидственно дергая уголком рта. Жуля наполовину спала, наполовину слушала поэта, наполовину наблюдала за драконом. Четвертая половина недоуменно пыталась сообразить, каким таким образом их получилось четыре, хотя испокон веков половин было всегда две. Никакие логические доводы не помогали, привести картину мира в устойчивое равновесное состояние не получалось.
Дальше, помнится, были танцы, снова самогон, снова плохие стихи, причем уже мои, снова сюрреализм… Серот пытался напоить самогоном лошадей, причем с Пахтаном эта затея сработала, и конь-демон один вылакал чуть ли не четверть бутыли, после чего дракон отобрал сосуд и зарекся спаивать коней. Когда появились звезды, Серот начал пускать пузыри и посылать в их сторону тонкие язычки пламени. Пузыри эффектно взрывались, красиво разбрызгивая в разные стороны быстро гаснущие клочки огня. При этом все восторженно кричали и прыгали как дети, создавая невероятный шум, от которого звери разбежались в радиусе на километр. Луна неодобрительно наблюдала за пьянкой, но Серот дохнул в ее сторону огнем, и Луна тоже лопнула, как пузырь, разлетевшись на тысячи мелких осколков, занявших вакантные места между звездами и в качестве звезд. Но из-за деревьев уже выплывало новое ночное светило, которое ждала та же участь, пока не надоело. Лем крутил козьи ножки, а Серот их выкуривал — так штук двадцать в течение вечера, — но где он взял столько махры и бумаги? Разорили костер, похватали головешек и заскакали по поляне, интенсивно размахивая тлеющими сучьями по сторонам. Летели искры, плескалось в разные стороны пламя, тут же погасая под яростными порывами ветра от драконьих крыльев. Окружающее постепенно погружалось в некий веселый туман, все более густеющий по мере опустения бутыли. Становилось труднее двигаться, руки и ноги перестали слушаться, взбунтовался желудок. Помню, травил куда-то под куст, стоя на коленях и надрывая животик от смеха. Куда-то тащился, пытаясь держаться за деревья — но вдруг понял, что топчусь вокруг одного и того же ствола. Потом… Потом была — тьма.
