Пробужденье — как всегда — оказалось ужасным. Раскалывалась голова, мутило, желудок подкатывался к горлу и вновь откатывался, словно предупреждая: я еще тут, помни меня; мой час грядет. Я поднялся и принялся разыскивать бутыль; нашел ее в центре кострища, закопанную в остывшие угли, вскрыл и вытряхнул последние капли самогона на язык. Не помогло, спиртного оказалось слишком мало. Протерев глазки, я осмотрелся.
На первый взгляд, народу поубавилось. Второй взгляд подтвердил положения первого и уточнил количество оставшегося народу: один. Кроме меня, само собой. Свернувшись калачиком, завернувшись в одеяло, у кострища спала Жуля. Лема и Серота не было ни видно, ни слышно. Я прочистил горло и ценой неимоверного молотобоя в голове заорал:
— Лееем!
Потом прислушался, пытаясь уловить в утреннем воздухе резонансные колебания воздуха. В ответ защебетала какая-то птаха, чуть позже к ней присоединилась вторая, затем третья… Вскоре лес вновь звучал своими обычными песнями. Ни Лем, ни Серот не объявились.
На поляне царили следы ужасающего разгрома. Помимо кострища, было еще немало следов огня, копоти и чего-то похожего на расплавленный камень. Повсюду земля была взрыта, словно здесь потрудилась целая команда недисциплинированных кладоискателей. Ветки ближайших деревьев обгорели, а при взгляде на кусты, так красиво обрамлявшие вчера поляну, мне стало дурно. На одном дереве висела зеленая сумка Лема, из многочисленных жженых дыр в ткани торчали головни. Я попытался припомнить, каким образом они очутились в таком непрезентабельном состоянии, и не смог.
Посреди всего этого безобразия идиллическая картинка сладко сопящей во сне Жули была просто вопиющим нарушением беспорядка. Я на всякий случай свистнул, подзывая Пахтана, и даже удивился, когда за деревьями раздался топот, и великолепный черный конь-демон явился предо мной, блестя вспотевшей шкурой, сияя энтузиазмом и лукаво сверкая глазенками. Вслед за ним, степенно ступая, появилась белая кобылица Жули, в подозрительно похожем на Пахтана, однако, состоянии.
Я потряс девушку за плечо.
— Ну уйди, — пробормотала она и перевернулась на другой бок. Я повторил маневр более настойчиво. Жуля продрала глазки и страдальчески посмотрела на меня. Узнавание мелькнуло в зрачках, воспоминание и понимание сложившейся ситуации, но никакой реакции не последовало.
— Вставай, детка, пора ехать, — ласково сообщил я. К моему зову присоединились Пахтан и кобылица.
