Они вступили во двор, превратившийся в этот час в фиолетовую цистерну, прошли мимо небольшого вестибюля, хаотически заваленного обломками лестницы, и не спеша двинулись дальше.
— Сколько ворон, — сказала Сесили. — Будем считать их таким же добрым предзнаменованием, как и вороны Тауэра.
Тризм: челюстные мышцы резко сократились от холода и лишений, Идалия скрючилась в углу площадки. Ей хотелось поменять позу, куда-нибудь переместиться, но мучения мало-помалу охватывали все тело в каждом новом положении. Лихорадка и жажда. Жажда безумно усиливалась, вертелась красным волчком, жгла огнем, надевала пунцовую папильотку на каждый волосок, но Идалия не могла доползти до железного кольца: малейшее движение вызывало сильную тряску и неописуемые боли. Она все еще пыталась думать, вспомнить «Отче наш, иже еси на небесех», но ничего не получалось. Осталось лишь желание опустить на подушку затылок, который теперь судорожно запрокидывался: опистотонус. Темно-синие вороны обратили внимание на эту развитую стадию столбняка и начали увлеченно обсуждать тот факт, что мисс Дабб больше не могла проглотить слюну, которая еще выделялась.
К вечеру (но что такое вечер и что такое утро, если теперь перед ней брезжили только сумеречные сферы?), ну допустим, к вечеру — возможно, это был уже пятый день — температура Идалии поднялась до 42,03 °C. Боль в сломанных ребрах и пронзенной печени, рези, вызванные анилином, и мышечное сокращение достигли кульминации, а дыхание сменилось сиплым хрипением, которое можно было услышать даже у подножия башни, но там-то как раз никого и не было. Казалось, хрип никогда не смолкнет, он продолжался всю ночь — монотонный, свистящий. Идалия превратилась в автомат.
— Вы же видите, она плоская, как доска, — сказала одна из ворон, проснувшихся на рассвете. После чего все стали шушукаться между собой о досках и гробе, но, в конце концов, сошлись на том, что подобная мебель излишня.
Вороний генерал отдал приказ, услышанный даже Идалией. Она в ужасе всхлипнула и из последних сил попыталась закрыть рукой лицо. Прервав свой симпозиум, вороны молча выстроились вокруг нее, словно в анатомическом театре.
Весь мир окутался туманом. И тогда площадка взлетела воздушным шаром, задымленной корзиной, плывущей с медленной быстротой к молочным потусторонним безднам, плавно формируясь и деформируясь, рассыпаясь на рассеянные массы, между тем как вороны превращались в дымных монахов. Вскоре хрип завертелся вокруг своей оси, постепенно смягчился, запинаясь время от времени, и наконец растаял, подобно ледяной глыбе, потихоньку растекся в тумане, растворяясь и исчезая.
