Через десять дней после того, как он закончил «Шайтанские аяты», его жена Мэриан поставила точку в романе «Джон Доллар», где рассказывается о том, как предавались каннибализму люди, высаженные на необитаемом острове; свою книгу она — с его точки зрения, совершенно напрасно — называла «феминистским „Повелителем мух“[54]». На ужине в честь вручения Букеровской премии 1988 года, которой удостоился роман Питера Кэри «Оскар и Люсинда», лишь с трудом обошедший «Шайтанские аяты», — Мэриан даже поделилась этим своим сравнением с самим Уильямом Голдингом. Это было уж совсем напрасно. А через два дня после того, как Мэриан дописала «Джона Доллара», они втроем, с дочерью Мэриан Ларой Порзак, третьекурсницей Дартмутского колледжа и многообещающим фотографом, полетели отдыхать на Маврикий. Остров этот, к счастью, вполне обитаемый, и перспективы «человечины-гриль» перед ними не возникало. До того он ни разу не бывал на «райских островах» и теперь с удовольствием предвкушал ленивые радости пляжной жизни — последняя книга вытянула из него больше сил, чем все написанное раньше. Пока он нежился на песке, Эндрю Уайли в Нью-Йорке и Гиллон Эйткен в Лондоне принялись рассылать рукопись «Шайтанских аятов» по редакциям, колеса издательской машины пришли в движение. Он плавал в воде, которая была чуть ли не теплее воздуха, любовался тропическими закатами, пил коктейли с фруктами и воткнутыми в них зонтиками, ел вкуснейшую, выловленную неподалеку от маврикийских берегов рыбу под названием острозуб и все представлял себе, как Сонни Мехта в «Нопфе», Питер Майер в «Вайкинге», неизвестные ему редакторы в «Даблдей», «Коллинзе» и прочих издательствах читают его объемное и не самое обычное произведение. Он привез с собой полчемодана книг, чтобы за чтением отвлечься от мыслей о грядущей торговле с издателями. Ее исход был ему далеко не безразличен, но посреди идиллии на берегу ласкового Индийского океана как-то и в голову не приходило, что что-то может всерьез не заладиться.
Тут ему стоило бы вспомнить о птичках, о вымерших нелетающих птицах, легкой добыче для хищников. Ведь Маврикий — это мировая столица, лагерь уничтожения и место массового захоронения исчезнувших с лица планеты нелетающих птиц.
До семнадцатого века L’île Maurice[55] был необитаемым, что, вообще говоря, редкость для таких больших островов. Зато на нем жили сорок пять видов птиц, из них многие — рыжий маврикийский пастушок, дронт-отшельник и собственно дронт, «птица-додо» — не умели летать. Потом на Маврикии появились голландцы, они хозяйничали там недолго, с 1638-го по 1710 год, но ко времени их ухода ни одного додо уже не осталось — гибли они, по большей части, от зубов привезенных колонистами собак. В целом же из сорока пяти видов птиц на Маврикии полностью вымерли двадцать четыре, а заодно с ними и водившиеся здесь в изобилии морские черепахи и прочие живые существа. В музее города Порт-Луи выставлен скелет додо. Мясо этой птицы обладало отталкивающим запахом, и люди его не ели, но собаки были менее разборчивыми. Едва завидев беззащитную птицу, они бросались на нее и рвали на куски. Это были натасканные охотничьи собаки, не ведающие милосердия.
