Кирилл шлёпнулся о дорогу, растянулся на мокрой земле, раз, второй дрыгнул ногами и затих. Мыколай и Мыкифор, спотыкаясь, бежали за грузовиком и орали на всю Таранивку:
— Стой! Стой! Мешки отдайте! Продукты отдайте! Что же вы… гады!..
Машина набирала скорость, солдаты жестами показывали, как они будут уминать из тех мешков колбасы, сало, будут пить самогонку.
Выдохлись братья, остановились, тяжело сопя. Мыколай поднял огромный кулак и погрозил вслед машине, увёзшей их узлы, увёзшей их надежду на спасение. В ответ раздалась очередь из автомата, пули подняли фонтанчики пыли у ног братьев.
Хмурые, они поплелись обратно. Мать стояла в воротах, бледная, как с креста снятая.
— Не взяли?
— Скажите спасибо, что ещё живы остались.
— Пусть бог милует… А где ваши, того… мешки?
Федора чуть не упала в обморок, когда узнала о судьбе мешков.
— Кириллу и вовсе выпустили требуху, — обречённо известил Мыкифор.
— Ой, боже мой, кто? — перекрестилась старая.
— Кто же, освободители наши…
— Ах, чтоб им ни пути, ни доброй стёжки!..
— Вон вы как запели!
— Запоёшь… Не было бы их, и отец твой был бы живой да здоровый,
— Учитель, пионервожатая были бы живыми.
— Конечно, и они бы…
— А кто хлеб-соль подносил, варениками угощал, молился на них?
— Кто же знал, какие они?
— Некоторые знали…
Мовчаны видели, как Мыкифор и Мыколай во дворе, стоя, глушили самогонку, как укладывали всякий скарб на подводу. Прибежала жена Мыкифора и вместе с Федорой принялась голосить.
— А ну, цыть! — остановил плакальщиц Мыколай и показал кнутовищем на хату и двор. — Смотрите тут… Можно потихоньку, пока не выгнали, в старую хату перебраться. Идёт к тому — Советы возвращаются. Мыкифор пусть остаётся на хозяйстве. Ему ничего не будет. Старостою не был, полицейской службы почти не вкусил. Не успели немцы выдать шинель, как драпать начали. А на случай чего, если будут придираться, и в тюрьме посидит лет пять. Ему не привыкать. Мне же оставаться здесь нельзя. Мне — только с теми…
Мыколай заскрипел зубами так, что у Мыкифора мороз по коже пробежал, а у Федоры щека стала дёргаться.
— Ух, пропади всё пропадом!.. Или с ними вернусь, или на самой высокой осине…
Марина, наблюдавшая за приготовлениями Налыгачей в дорогу, насмешливо сказала:
— Он ещё думает вернуться… Слышите?
— Индюк думал, да в суп попал…
В глазах у матери Гриша впервые за долгие годы неволи увидел живые искорки.
К Налыгачеву подворью подъехал ещё какой-то нездешний полицай с повязкой на рукаве. Хмуро о чём-то перекинулся словом-вторым с Мыколаем. Молча постояли они, сняв фуражки, потом взлезла на подводы и под голошенье Федоры и Мыкифоровой жены двинулись.
