Проводник в бездну | страница 78



Митька сообщает, что вместо этого эсэсовца назначили кого-то другого. Его и не видели в Таранивке, партизанов боится… Сидит в райцентре под охраной гарнизона.

— Ещё не то будет фюлерам проклятым! Захлебнутся в своей крови, басурманы! — комментирует Митькины слова бабуся.

Гриша завидует другу — тот действительно всё знает. Может, ходит в лес к дядьке Антону, но молчит, потому что это военная тайна… А тут лежи лежнем, лечись. А когда выздоровеешь, никто не знает. Бабуся успокаивает:

— Скоро и ты поднимешься! Ещё успеешь, того… с козами на торг.

И пришло время — встал Гриша на ноги, вышел из хаты и чуть не упал от пьянящих лесных запахов, будто даже земля закачалась под ногами. Обессиленный, прислонился Гриша спиной к шершавому стволу шелковицы.

Громко скрипнула калитка, и во двор вошли староста Мыколай и полицай Кирилл Лантух.

— Конь в хлеву? — сухо спросил Мыколай Марину, выросшую в дверях.

— В хлеву, — едва слышно вымолвила Марина.

— Выводи! — приказал Кирилл.

Марина молчала, не двигаясь с места.

— Что это ты будто в рот воды набрала? — насупился Мыколай.

— Потому что фамилия наша Мовчаны. Сам знаешь: молчуны,

Мыколай потоптался, буркнул:

— Временно. На операцию коня берём.

— Ваша воля…

— Конечно, наша! Ты никак не привыкнешь? — окрысился Лантух.

— Да привыкаем…

— Привыкай, Марина! — оба, словно жеребцы, заржали.

Потом Мыколай вновь насупился. Лантух возился со сбруей, а Мыколай вполголоса, чтобы не слышал полицай, неожиданно признался:

— Думаешь, мне не осточертело всё это? Взял бы плюнул на всё, бросил бы к чёртовой матери… Э-эх!

— Кто же тебе мешает? Брось!

Мыколай покрутил бычьей шеей, будто она была в хомуте и тот хомут тёр холку.

— Очень далеко, Марина, я зашёл. У-у, далеко! Очень глубоко шею всунул в петлю. Назад возврата уже нет. Нет, Марина! — Последние слова не сказал, а выдохнул.

— А ты покайся, — искренне посоветовала Марина.

— Им? — кивнул на лес Мыколай.

— Им.

Снова он покрутил бычьей шеей. В его красивых глазах Марина увидела страх, переплетённый с тоской, устоявшейся, давней.

— Москва слезам не верит.

И Марине показалось — нелегко дались ему эти слова. Не сказал, а простонал обречённо. Она ответила на тот стон по-женски просто:

— А ты попробуй, может, и поверят.

Ничего не ответил Мыколай, только насупился ещё больше. Подошедшему рябому Лантуху сказал жёстко:

— Давай, Кирилл, погоняй!

Поплелись со двора пан староста и пан начальник полиции, а Марина ещё долго стояла, смотрела им вслед. «Что стряслось с Мыколаем? Почему это он вдруг так заговорил? Инте-рес-но!»