Энлиль Маратович жалобно вздохнул.
– А проще можно?
Калдавашкин секунду думал.
– Помните профессора Преображенского в «Собачьем сердце»? Его просят дать полтиник на детей Германии, а он говорит – не дам. Ему говорят – вы что, не сочувствуете детям Германии? Он говорит – сочувствую, но все равно не дам. Его спрашивают – почему? А он говорит – не хочу.
Энлиль Маратович сделал серьезное лицо и обхватил подбородок руками.
– Продолжай.
– У Булгакова это показано как пример высшей номенклатурной свободы, вырванной у режима. Тогда подобное поведение было немыслимым исключением и привилегией – потому-то Булгаков им упивается. А для остальных дискурс всегда устроен таким образом, что при предъявлении определенных контрольных слов они обязаны выстроиться по росту и сделать «ку». Мир от века так жил и живет. В особенности цивилизованный. А вот Россия сильно отстает от цивилизации. Потому что здесь подобных слов уже не осталось. Тут каждый мнит себя профессором Преображенским и хочет сэкономить свои пятьдесят копеек. Понимаете? Дискурс перестал быть обязательной мозговой прошивкой. У людей появилось слишком много внутренней пустоты. В смысле люфта. Когда тяги внутри гуляют…
– Все равно не понимаю, – повторил Энлиль Маратович. – Народней объяснить можешь?
Калдавашкин думал еще несколько секунд.
– У китайских даосов, – сказал он, – была близкая мысль, я ее своими словами перескажу. Борясь за сердца и умы, работники дискурса постоянно требуют от человека отвечать «да» или «нет». Все мышление человека должно, как электрический ток, протекать между этими двумя полюсами. Но в реальности возможных ответов всегда три – «да», «нет» и «пошел ты нахуй». Когда это начинает понимать слишком много людей, это и означает, что в черепах появился люфт. В нашей культуре он достиг критических значений. Надобно сильно его уменьшить.
Энлиль Маратович благосклонно улыбнулся Калдавашкину.
– Вот теперь сформулировал. Можешь, когда хочешь… Продолжай.
– В нормальном обществе возможность ответа номер три заблокирована так же надежно, как третий глаз. А у нас… Все стало необязательным. В результате роль гламура и дискурса делается понемногу заметна. Мало того, они начинают восприниматься как нечто принудительно навязанное человеку…
– Ну и что? – спросил Энлиль Маратович. – В конце концов, так оно и обстоит. Пусть муссируют.
– Разумеется, – поклонился Калдавашкин. – Но такое положение не может сохраняться долго. Если магическая ограда становится видна, она больше не магическая. То есть ее больше нет – и бесполезно делать ее на метр выше. Нам нужно вывести гламур и дискурс из зоны осмеяния…
