Бэтман Аполло | страница 36

– Size matters, – усмехнулась она. – Sometimes[2]. Но тебе правда надо идти. Я кое-что знаю о здешнем распорядке. Ночью нас заставят уснуть. А потом гробы развезут по комнатам. Будет неловко, если твой гроб окажется пустым. Ты же не Исус. Ты Рама.

Я понял, что спорить бесполезно.

– Спокойной ночи, Софи.

Выбравшись из ее гроба, я залез в свой.

Закрыв крышку, я сделал несколько глубоких вдохов. Вентиляция работала. Я откинулся на подушки и повторил про себя странные слова – «ныряем в смерть…»

Что они могли значить?

Почему-то я был уверен – ничего страшного меня не ждет. Если бы впереди было что-то действительно жуткое, оно наверняка было бы поименовано каким-нибудь приторно-розовым клише.

Именно розовым, да. Полным тайного шипастого ужаса. «Розовые очки…» Которые, наверно, уже невозможно снять. Или, у англичан, еще страшнее: «a bed of roses»…[3]

Мой гроб был мягок и уютен, и внутри было совсем тихо. Я чувствовал себя защищенным от всех земных напастей. Мне было хорошо. Я подумал о Софи, спавшей в паре метров от меня. Мне отчего-то вспомнилась безобразная русская частушка, начинающаяся со слов «вижу – девушка в гробу…» От смущения я прокашлялся. Затем, чтобы хоть чем-то себя занять, я стал считать удары своего сердца – и даже не заметил, как гроб унес меня в теплое и счастливое небытие.

Меня разбудили звуки органа.

Сначала они были тихими, но постепенно делались все громче – пока мне наконец не показалось, что мой гроб стоит прямо среди гудящих труб. Я откинул крышку, и музыка сразу стихла.

Я был уже не в склепе.

Вокруг была комната, похожая на келью в средневековом монастыре. У нее было высокое стрельчатое окно с витражом вместо стекла. Витраж походил на миниатюру из старинной рукописи – и изображал коленопреклоненного молодого человека в синей робе. Над ним парила черная летучая мышь, от которой исходило желтое сияние. Все это было в неправильной перспективе, как и положено в духовном искусстве.

Сквозь витраж в комнату падали желтые, синие и красные лучи. За стеклами, казалось, был солнечный день – но я уже знал, что это солнце поддельное.

Комната была обставлена по-спартански. У стены под витражом стоял стол с большим блюдом, накрытым конической крышкой – под такими в гостиницах подают еду. Рядом был набор алхимического вида посуды, предназначенной не то для еды, не то для поисков философского камня – или, подумал я меланхолично, для поисков философского камня в еде.