Актёр толкнул его под столом коленкой, показал глазами: на поясе под пиджаком висела алюминиевая фляжка. Он зашептал хозяину на ухо, но довольно громко:
— Там у меня еще фронтовой запас, но она озорует! — он кивнул на улыбающуюся подругу. — Я несколько раз пытался налить — оказывался всякий раз или чай, или кофе. Но нам же с тобой не это надо?
Семён кашлянул в кулак.
— Да уж… что верно, то верно.
— Ведьмочка! — проникновенно обратился актёр к своей подруге. — У нас мужское братство, и ты должна это понять. Не гляди на нас как сержант милиции на мазуриков, а гляди как мать на любимых детей своих.
Он отстегнул фляжку, стал наливать в услужливо подставленные Семёном стаканы: жидкость ничем не напоминала желаемую — это было молоко, причем топленое и с пенкой.
— Ну, ведьмочка, — обиженно сказал актёр. — Мы так не договаривались. У нас праздник.
— Ладно, — смилостивилась она. — Сейчас принесу.
Вышла из избы и тотчас вернулась с пузатой бутылкой в виде цапли с поднятым вверх клювом.
— Это иллюзия или всамделе? — осведомился актёр.
— Я вас так уважаю, — сказала она и ему, и Семёну, — что обмануть ваши ожидания не смогу.
Сияющая Маня села к столу.
— Ей теперь нельзя, — заботливо сказал Семён, кивнув на Маню.
— Можно, можно, — разрешила гостья.
— Значит, все-таки иллюзия? — огорчился актёр.
— Угощайтесь! Не повредит ни вам, ни ей.
Но наливала всем из одной бутылки. Жидкость была густа, как свекольное сусло, а цвет имела лимонно-желтый. Во рту от нее сразу посвежело, и тело обрело невесомость.
— На свете все иллюзия, — изрек Семён, опять приступая к задушевному разговору.
16
Наутро солнце взошло как обычно, на привычном для себя месте. Но Семёну казалось, что солнечный свет излучает не оно, а та оранжевая палатка, что на противоположном берегу.
Томимый разнообразными чувствами, выгнал он свое стадо и двинулся берегом не спеша, чтоб не оказаться возле волшебной палатки слишком рано, чтоб не обеспокоить ее жителей лишний раз.
Митя в это утро, едва продравши глаза, отличил в стаде одну из коров и теперь преследовал хоть не слишком грубо, однако очень настойчиво, не отставая ни на шаг. Можно было с уверенностью предполагать, что к вечеру он ее уговорит, уломает, но хлопот ему предстояло немало: корова — а это была комолая красавица Милашка Осипа Кострикина — пока не проявляла к Мите должной благосклонности. Это Митю нисколько не обескураживало; несмотря на молодость, бык обнаруживал в любовных делах завидную настойчивость и совершенно необходимое нахальство. Но он теперь начисто отключился от посторонних интересов, уж с ним не поговоришь по душам, а поговорить пастуху хотелось.
