— Вы убеждены в его невиновности...
— Совершенно.
— Относительно вчерашнего вечера, фрау Шаад...
— Я сдержала свое слово, что скажу ему, если в наших отношениях что-то изменится, а сейчас это произошло.
— Как он воспринял услышанное?
— По-рыцарски.
— Вы так и ожидали?
— Да.
— А когда это произошло, фрау Шаад?
— Мне не хотелось говорить ему этого до суда.
— Я понимаю.
— Писать об этом мне тоже не хотелось.
— Последний вопрос, фрау Шаад...
— Писать — это трусость.
— Каковы теперь ваши планы, фрау Шаад?
— Мы еще не знаем, все зависит от того, останется ли Герберт на телевидении или нет.
Помогают прогулки по окрестностям.
— Вы слышали, господин доктор Шаад: в ваших с Юттой отношениях что-то изменилось.
— Я ценю ее откровенность.
— Десять месяцев — долгий срок для женщины, которой уже почти тридцать пять, вы это сознавали еще во время предварительного заключения, господин Шаад, и, значит, вчерашнее открытие вас не поразило...
— Я ценю ее откровенность.
— Вы оставили машину у гравийного карьера и бродили целых четыре часа; начался дождь, и полчаса вы просидели на пне, господин доктор Шаад, вы не были поражены, но промокли до нитки и все еще ни о чем не могли думать. Это верно?
— Да.
— Ютта сдержала свое слово.
— Я ценю ее откровенность.
— Вы это уже говорили.
— Если в наших с Юттой отношениях что-то изменится, она скажет мне об этом, — так она обещала.
— Вас знобит, господин Шаад...
— Я ценю Ютту.
— Тем не менее вы простудитесь, господин Шаад, вы все еще сидите на этом пне, он мокрый, а вы без пальто и без кепки и надеетесь, что Ютта проснулась и кинулась вас искать. Это верно?
— Это верно.
— Почему вы не продолжали свою прогулку?
Чего я в прошлом году не видел, сидя в тюрьме: зазеленевших кустов, пашни в комьях земли, черных, как корочка шпика. Пастбища у ручья еще красноваты. Трактор отбрасывает черные комочки земли на дорогу, и пахнет навозом. Я стараюсь избегать лесовозных дорог. В воздухе прогрохотал реактивный истребитель. Я знаю, где я нахожусь. Вдали синеют горы. Фруктовые деревья еще голы, леса прозрачны, сквозь обнаженные ветви видно небо, а между стволами иной раз блеснет озеро, не голубое, но светло-серое, точно цинковое. На опушке елового леса в тени еще лежит пятнами снег, воздух теплый, вот и первая бабочка...
— Когда вы похоронили свою мать?
— Шесть лет назад.
— С тех пор вы в Рацвиле не бывали?
Нет.
— Вы понимаете, почему я спрашиваю вас об этом?
— Нет.
— Вам пятьдесят пять, господин доктор, и вы не можете сослаться на старческую забывчивость. Не странно ли, что вы все забыли? Во время первого допроса вы утверждали, что никогда не видели креста, который как-то хотели использовать в качестве аварийного знака.
