— А что вы называете лесовозной дорогой?
— Ее сразу не распознаешь, поначалу вроде бы хорошая дорога, довольно широкая, местами шагаешь по гравию, потом гравий кончается, но все-таки это еще дорога. Она идет между поваленными стволами. Мне кажется, со стволов уже ободрали кору. И вдруг от прогалины — только глубокие следы бульдозера, извилины в глине, а кругом подлесок.
— Вы встретили рабочих в лесу?
— Нет.
— Вы слышали механическую пилу?
— Нет.
— Вы, значит, полагаете, господин доктор Шаад, что в течение часа вас никто не видел?
— Этого я не знаю.
— А вы знаете, где в данную минуту находитесь?
— Где-то за Тоггвилем...
— Почему вы вдруг мочитесь на эту паутину?
Потом мне захотелось пива, сосисок.
— Был ли на господине галстук, когда он зашел в трактир? И если да, то какого цвета был галстук?
Кельнерша задумывается.
— Вы не помните...
— Нет.
— Вы прежде встречали этого господина?
— Я ведь только месяц здесь работаю.
— И вы ничего не слышали о деле Шаада?
— Нет.
— Что вам тогда бросилось в глаза?
Свидетельница задумывается.
— Вам ничего не бросилось в глаза...
— Он приложил руку к зеленой изразцовой печи, да, вот это мне и бросилось в глаза, да, еще он пожелал сесть за столик у изразцовой печи, а это место, по правде говоря, только для постоянных клиентов, и еще мне бросилось в глаза, что господин был небрит, по-моему, и шапки не снял, да, не снял берета.
— Он нервничал?
— Когда я подала ему карточку, он даже не глянул на меню и сразу заказал маленькую кружку пива.
— Что было потом?
— Он так и сидел там у изразцовой печи.
— А вас не удивило, когда он спросил, как вас зовут, и потом записал имя на клочке бумаги?
— Записал имя?
— Вы этого не заметили...
— Когда я принесла пиво, он заказал жареную сардельку, а их у нас не бывает в такое время дня. Видно, он и не поглядел в карточку. После двух часов у нас подают только холодные закуски — салями, например.
— Было, значит, больше двух часов...
— Уж конечно.
— Господин разговаривал с вами?
— Я, само собой, заметила, что господин все посматривал на меня, когда я стояла у буфета, но для кельнерши это дело привычное. Может быть, он и сказал что-нибудь о погоде. Но я не слушаю, когда клиенты говорят о погоде.
— Больше вам ничего не бросилось в глаза?
— Я перетирала стаканы.
— Сколько же времени он просидел у вас?
— Потом он заказал рюмку шнапса.
— В котором часу это было?
— Без четверти четыре.
— Почему вы это так точно помните?
Потому что господин вдруг спросил, который час,- хотя часы у нас висят над буфетом, да и у самого господина были на руке часы. Зачем же спрашивать! Вот это и показалось мне странным.
