Браки по выбору родителей с помощью сватов были, конечно, похожи на коммерческую сделку. Но молодые новобрачные, если не говорить об исключительно ранних браках, а потому ненормальных, в возрасте 18–19 лет, чистые душой, не опошленные, не истратившие своих сил на стороне, привыкали, приноравливались, привязывались друг к другу. Сильная вера в святость брачной жизни, общность интересов создавали крепкую связь между молодыми супругами, рождалась любовь, которая с годами крепла. В старом укладе еврейской жизни не было незаконнорожденных детей, не знавших своих отцов, и не было позорной проституции с ее страшным бичом — венерическими болезнями. Стыдливость и скромность были отличительными чертами еврейского юноши того времени, и грубых ругательств и похабных слов никогда не слышно было даже среди простых по положению евреев. Бывало, конечно, и тогда немало неудачных браков, не сходились характерами, но для этого был развод, дешевый и легко достижимый.
В 30-х и 40-х годах, когда правительство решило изменить быт русского еврейства путем законодательства и принудительного просвещения, традиционным устоям еврейской жизни стала угрожать опасность. Сказались и веяния Запада. В Россию проникала пропаганда немецкого философа М. Мендельсона о необходимости реформировать уклад еврейской жизни. Это движение «гаскала» (просвещение) было в глазах русских евреев чем-то революционным, а потому — недопустимым. Но жизнь брала свое. Корпевшие над Талмудом юноши стали тайком изучать русский язык. Молодежь прятала «запрещенные» книжки и читала их, когда не было посторонних. Из этих книжек она узнавала, что где-то живет огромный мир, которому нет дела до решения талмудических вопросов, вроде того, можно ли употребить яйцо, снесенное курицей в субботу?; можно ли употребить посуду, в которой варилось мясо, если в нее попала капля молока?; действителен ли развод между супругами, если в писаном тексте развода испорчена хотя бы одна буква? и тысяча подобных им «важных» вопросов. Молодежь уже не могли пленять вопросы Талмуда и хитросплетения ответов его комментаторов.
Те редкие одиночки, которые выделялись из общего уровня невежества и фанатизма и шли наперекор установленному образу жизни, подвергались преследованиям. Но, критикуя все отсталое и ненужное, они все же избегали нарушать установленные каноны. Не хватало силы воли и последовательности устраивать жизнь по-своему или дать своим детям правильное воспитание, готовить их к практической жизни. Таким натурам дали эпитет «апикойрес» («эпикуреец»), хотя они и не наслаждались благами жизни. Еврейские «эпикурейцы» 19-го века питались хлебом и луком, молились, соблюдали как аскеты все обряды и постились, когда того предписывала религия, но достаточно было высказать хоть малейшее сомнение относительно Талмуда, чтобы навлечь на себя подозрение. А это грозило весьма неприятными последствиями.
