— Так это, значит, потомки благородных римлян? — воскликнул незадачливый граф. — Неудивительно потому, что у них такой порядок и чистота и живут так зажиточно. Но почему же поросята без хвостов?
— Это потому, ваше сиятельство, что римляне приносили жертвы богу по праздникам. Когда они не имели других животных, то приносили свиней в жертву. Свиньи, однако, считались у них, как у евреев, нечистыми животными. Но для символического очищения они отрезали у них хвосты, и этот обычай сохранился и у молдаван — потомков римлян.
Никитин принял объяснение за чистую монету и остался доволен.
Перед каждым инспекторским смотром кантонисты были в нерешительности: жаловаться на свою безрадостную жизнь, указывать на начальников, которые лютуют, или нет. Среди «пунктиков», которые они изучали по пятницам, был один, гласивший, что каждый кантонист имеет право «заявить претензию», то есть, попросту говоря, жаловаться. Вместе с тем было также известно, что жаловаться весьма опасное дело; виновный офицер получит легкий выговор, а изменений в жизни кантонистов все равно не будет. Зато после отъезда инспектора с зачинщиками, как называли осмелившихся жаловаться, начальство жестоко расправится. И все-таки, когда жизнь стала невмоготу, когда кантонисты доходили до крайнего предела отчаяния, они решались на такой шаг.
Случилось это в 50-х годах с кантонистами Нижнего Новгорода.
— Здорово ребята! — приветствовал инспектор выстроившуюся перед ним роту.
Все молчали.
— Да что же вы, ребята, молчите? — начал он. — Недовольны, что ли чем? Говорите прямо.
— Недовольны, всем недовольны, всей нашей жизнью недовольны.
— Кто недоволен? Шаг вперед!
Вся рота шагнула вперед. Инспектор нахмурился.
— Выборные вперед! — продолжал инспектор.
Три кантониста выступили с разных сторон: Михаил Бахман, Николай Мараев и Василий Васильев. Это были парни лет 18. Воцарилась жуткая тишина.
— Чем же вас обижают?
— Чем нас обижают? — со вздохом повторил Бахман. — При вас кантонисту задней шеренги сейчас разбили в кровь губы, а вы и не видите. Неужто вы затем сюда присланы, чтобы на ваших глазах лилась наша кровь? Неужто ж и в вас, так же, как в наших начальниках, нет к нам ни капли жалости? — Бахман, волнуясь и прерывисто дыша, остановился.
— И ты, мальчишка негодный, смеешь так дерзко говорить? Арестовать его!
— Не дадим! Не дадим его арестовать! — крикнула рота. — Арестовать — так и нас всех арестуйте: он говорил за всю роту, всякий из нас то же самое сказал бы вам.
