Отведенные в казармы, юные кантонисты переходили там в распоряжение воинского приемщика. День-два спустя всех собранных по уездам мальчиков отправляли в губернский город.
Кантонисты-евреи отправлялись отдельно от христиан. К отправке мальчиков одевали во все казенное.
Одежда состояла из шинели серого сукна со стоячим воротником, длинная и без карманов; шапка без козырька неимоверной величины. Брюки из толстого сукна натирали кожу; сапоги были не по размеру ноги. На спине — ранец из грубого сукна. Так как отправляли обыкновенно глубокой осенью или зимою, то кантонистам выдавали еще на дорогу плохие полушубки, в которых разводились паразиты в большом количестве.
В губернских городах составлялись партии из нескольких сот мальчиков для дальнейшего следования. Каждая такая партия поручалась партионному офицеру с командой солдат для надзора в пути до прибытия к месту назначения. Отправляли далеко от родных мест, в восточные губернии или на север страны, куда прибывали после многих месяцев пути.
На каждого кантониста выдавался формуляр, в котором было написано: «Ввиду укрывательства евреев от воинской повинности, такой-то (следовали имя и фамилия), имеющий от роду 12 лет (к действительному возрасту прибавлялись 2, 3, 4, а иногда и все 5 лет), по малолетству отправляется в (следовало название города) батальон (или полубатальон) военных кантонистов».
С отправкой долго не задерживались. Детей поднимали со сна и отправляли ночью. Начальство знало по опыту, что если отправиться в дорогу днем, то повторится душераздирающая картина уездных проводов. Если партию по каким-либо причинам не удавалось отправлять ночью или под утро, то детей провожал весь город. В воздухе стоял гул, душераздирающие вопли, казалось, от криков земля дрожала, и на расстоянии нескольких верст еще слышен был плач родных. Прощались навеки. Родители знали, что их дети как бы умерли для семьи и для самих себя, что не суждено им будет больше увидеть ни родных, ни родные места.
Помимо сопровождавшего всю партию партионного офицера, на каждые 5 мальчиков полагался один солдат-дядька. Конвойные имели строгий наказ зорко следить за вверенными им кантонистами, как если бы это были отъявленные каторжане. О способе препровождения еврейских малолетних рекрутов подробно указывалось в наставлении партионным офицерам от 1831 года, но регламент этот нарушался на каждом шагу. Так например, для малолетних полагались прогонные деньги для найма подвод — одна для каждых 12 человек, а для заболевших в пути — одна подвода для двоих. На самом же деле детей гнали пешком. Ходили ежедневно по 25–30 верст, а на третий — дневка. Пока партия двигалась по местечкам и городам черты оседлости, их размещали в казармах, где были воинские начальники, а там, где казарм не было, дневали и ночевали в тюрьме, но по еврейским домам не размещали. Когда миновали «черту», стоянки делали в деревнях и распределяли по крестьянским избам. Чем дальше на север, тем больше давал себя чувствовать холод, отогреться негде было, спали на земляных полах, руки и ноги коченели. Снять ранец мальчик не может, расстегнуть суконные пуговицы шинели он не в состоянии. На плач детей приставленные конвойные отвечали тумаками. Во все время похода в баню не водили, и паразиты заедали. От мучений, голода и побоев дети болели и умирали в большом количестве.
